1. Социальные группы как субъекты и объекты политики
В современной политической науке и политической социологии при анализе структур, из которых состоит любое общество, т.е. при описании различных видов социальной стратификации в целом преобладают два близких и взаимодействующих между собой концептуальных подхода - теория социальных групп (групповой подход) и теория социальных классов (классовый подход). В хронологическом плане классовый подход предшествует теории групп, возникшей только в начале ХХ в. Ее появление обычно связывают выходом в свет работы американского политолога А. Бентли "Процесс управления" (1908 г). Но окончательно она утвердилась в западной политологии только после того, как у Бентли во второй половине ХХ в. появились, как в США, так и в Европе, довольно многочисленные сторонники и последователи. Основные идеи Бентли были развиты Д.Б. Труменом в книге "Правительственный процесс" (1951 г). Вслед за ней выходят исследования Э. Лейтема (1952 г), Ч.Б. Хейгана, С.Д. Элдерсвельда (1958 г), Р.Т. Голембиевски (1960 г), Г. Алмонда (1958, 1966 гг.), М. Олсона (1965 г), Ж. Блонделя (1969 г), О.Р. Янга (1968 г), Д. ЛаПаломбары (1960, 1964) и др.

В строго научном плане разработка теории групп в послевоенный период была реакцией на традиционный институциональный и юридический подходы анализа социально - политической системы. Она представляла собой в самой широкой перспективе эволюцию политического анализа от традиции нормативных суждений относительно политических процессов в направлении эмпирического их изучения. Определяя политическую науку начала ХХ в. как "формальное изучение наиболее внешних характеристик управленческих институтов", А. Бентли, частности, подчеркивал, что "сырой материал", на основании которого можно прийти к подлинно научным заключениям, характеризующим деятельность правительственных учреждений, следует искать не в юридических кодексах, конституционных документах, эссе и воззваниях, но в обыденной эмпирической реальности. Тем не менее, как будет показано ниже, теория групп вполне целенаправленно противостояла традиции марксистского анализа социальных отношений и этом своем аспекте имела несомненный идеологический подтекст.

Исходной категорией для анализа социальных групп независимо от их характера, различных теоретических подходов и оценок, является понятие "социальная структура". Это понятие, используемое обычно для описания общей организации общественной жизни, тем не менее часто выглядит несколько неопределенным. Например, американский социолог М. Леви-младший определяет социальную структуру в духе бихевиоральной теории как "модель…действия или управления". По мере распространения системного подхода (особенно под влиянием работ Т. Парсонса) понятие "социальная структура" стало использоваться в качестве эквивалента понятия "социальная система", которая состоит из множества социальных статусов-ролей, связанных с помощью нормативных комплексов и ценностных ориентаций. Некоторые социологи используют термин "социальная структура" в более узком смысле, акцентируя внимание на неравномерности распределения власти, товаров и услуг в обществе, лежащей в основе социальной стратификации.

Большой вклад в разработку теории социальной стратификации внес русский и американский политолог П.А. Сорокин, разрабатывавший эту проблему на протяжении многих десятилетий, начиная выхода в 1920 г. его двухтомного труда "Система социологии". В основе его подхода лежит теория образования социальных групп, классов и институтов в зависимости от интенсивности взаимодействия индивидов в различных общественных системах и культурах. "…Различная степень взаимообусловленности поведения (и переживаний) сосуществующих индивидов, - отмечал он, - влечет за собой появление и существование целой пирамиды коллективных единств в пределах одного и того же количества индивидов (населения) …Любой индивид социально стоит столько, сколько стоят группы, к которым он принадлежит, и место, занимаемое им в каждой из них. Если эти группы влиятельны (напр., государство) и если он там является не десятой спицей в колеснице, то и общественный вес его будет значителен". Следовательно, наиболее могущественными будут те группы, которые наиболее интенсивно влияют на поведение максимально возможного количества индивидов. В число факторов, определяющих влияние той или иной группы, входят количество ее членов, степень распространенности группы и солидарности ее участников, наличие в ее распоряжении технического аппарата воздействия на поведение людей. Помимо солидарности членов группы, решающее значение, определяющее ее влияние, играет такой признак ее организованности, как наличие управляющих и управляемых.

Опираясь на данные исходные принципы, П. Сорокин выделял следующие важнейшие категории социальных групп:

1) расовую,

2) половую,

3) возрастную,

4) семейную,

5) государственную,

6) языковую,

7) профессиональную,

8) имущественную,

9) правовую,

10) территориальную,

11) религиозную,

12) партийную,

13) психоидеологичекую.

Элементарной группой П.А. Сорокин называл "реальную, а не мнимую совокупность лиц, объединенных в единое взаимодействующее целое каким-либо одним признаком, достаточно ясным и не сводимым к другим признакам". Группы, объединенные в единое целое на основе нескольких признаков, он называл кумулятивными. Например, класс, в соответствии такой точкой зрения, представляет собой разновидность кумулятивной группы, объединенной такими первичными признаками, как имущественный, профессиональный, правовой и др.

Таким образом, большинство социологов в своем стремлении к адекватному определению понятия "социальная группы" исходят, как правило, из представления об обществе как динамической системе множества взаимодействий, обладающих огромным многообразием именно групповых характеристик. Социальная группа, - отмечал А. Бентли, - это "…определенное количество людей - представителей общества, которые рассматриваются однако не в качестве физической массы, оторванной от остальных человеческих масс, но в качестве деятельной массы, которая вовсе не препятствует участвующим в ней людям, равным образом принимать участие во многих других видах деятельности".

Определяя социальную группу как "некоторое число людей, взаимодействующих друг с другом на регулярной основе", современный английский социолог Э. Гидденс проводит различие между данным термином и понятиями "агрегат" и "социальная категория", с одной стороны, и понятиями "первичная группа" и "вторичная группа", - с другой (в последнем случае он придерживается классификации американского социолога Ч.Х. Кули). Под агрегатом (социальной совокупностью) подразумевается набор людей, оказавшихся в одном месте в одно и то же время, но не имеющих никаких определенных связей друг с другом - пассажиры в аэропорту, зрители в кино и т.д. Социальная категория - это статистическая группировка, объединяющая людей на основе конкретных характеристик, таких как определенный уровень дохода или профессиональное положение. В свою очередь, понятием "первичная группа" обозначаются небольшие ассоциации, связанные узами родства или эмоциональными узами (семья, кружок друзей, единомышленников). Вторичные группы представляют собой некоторое число людей, регулярно встречающихся, но чьи отношения основываются по большей части на специфических практических интересах (комитеты, клубы и т.д.).

При рассмотрении проблемы функционирования социальных групп в различных общественных системах большое значение имеет особенности процесса их институционализации. Понятие "институт" лежит в основе теории социальной структуры, разработанной американским радикальным социологом Р. Миллсом. Под институтом Миллс понимает "общественную форму определенной совокупности социальных ролей". В ходе взаимодействия институты, структурированные в "соответствии с задачами, которые они должны выполнять" и "стабилизированные лидерами", образуют "институциональный порядок". Комбинация этих "порядков" составляет, в свою очередь, социальную структуру.

Р. Миллс использует понятие "институт", по существу, в значении, эквивалентном понятию "социальная группа", выдвигая на передний план властный характер практически любого вида групповой организации. "Какие бы цели не преследовали взаимодействующие партнеры, отмечал он, - и какие бы средства не применяли, между ними существуют отношения господства и подчинения".

В современных западных обществах Миллс выделял пять институциональных порядков:

1) политический, - включающий институты власти, причем члены этих институтов обладают различным авторитетом и возможностью влиять на решения власти в пределах социальной структуры;

2) экономический - институты, организующие трудовую деятельность, хозяйственные ресурсы и технические новшества с целью производства и распределения товаров и услуг;

3) военный, - гарантирующий стабильность и законный порядок;

4) семейный - институциональная совокупность, регулирующая законные половые отношения, рождение и воспитание детей;

5) религиозный - учреждения, организующие различные виды коллективного почитания Бога.

Акцентировка Миллсом внимания на отношениях господства и подчинения как основы функционирования любой социальной группы (института) имела принципиальное значение, поскольку она затрагивала важнейшую теоретическую проблему соотношения целей, которые ставят перед собой члены группы и средств, необходимых для их реализации.

Исходным моментом теории групп традиционно выступала предпосылка, в соответствии с которой индивиды стремятся объединяться в группы как с целью самовыражения и заботы о собственной безопасности, так и с целью реализации групповых интересов, защита которых приносит индивидам выгоду и пользу, что является для них благом. Еще в конце 60-х гг. ХХ в. этот традиционный подход был поставлен под сомнение американским политологом М. Олсоном в книге "Логика коллективного действия" (1968 г). Разделяя общую предпосылку, согласно которой индивиды, как правило, действуют рационально, исходя из своих собственных интересов, Олсон однако стремился доказать, что внутри больших групп индивид не будет действовать в целях достижения общих или групповых интересов, даже пребывая в твердом убеждении в том, что реализация этих целей принесет ему выгоду. "Если члены большой группы, - отмечал он, - рационально стремятся достичь максимума своего личного благосостояния, они не будут стремиться к продвижению своих общих или групповых целей до тех пор, пока принуждение не заставит их сделать это или же пока некоторые иные побудительные причины, отдельные от достижения общих или групповых интересов, не будут индивидуально представлены членам группы на тех условиях, что последние примут на себя затраты и тяготы, связанные с реализацией общих целей. Подобные большие группы на будут формировать организации для продвижения своих коллективных целей при отсутствии принуждения или же только что упомянутых отдельных побудительных средств. Эти положения сохраняют истинность даже в том случае, когда в группе налицо единодушие относительно понимания общего блага и методов его достижения".

Такого рода скептическая позиция являлась как бы спонтанным и естественным ответом на вопрос, продиктованный элементарным здравым смыслом: во имя чего индивид, представляющий собой ничтожную величину в большой группе, станет тратить свою энергию в продвижении общего блага, если в любом случае как член группы он получит свою долю от этого блага в случае достижения цели? Олсон, полагая что эти соображения в гораздо меньшей степени применимы к малым группам, приходит к следующим выводам:

1) чем меньшей является группа, тем большей оказывается пропорциональная доля, приходящаяся на каждого члена;

2) в малой группе индивид с большей готовностью будет признавать, что он действительно получит свою долю;

3) в малых группах индивиды знают друг друга и могут иметь представление о вкладе каждого в общее благо. В больших же группах только принуждение или особые побудительные средства, индивидуально предлагаемые отдельным их членам, способны обеспечить эффективную кооперацию.

Доводы Олсона принципиально ставили под сомнение эвристическую ценность изучения политики в рамках теории групп, получившей вследствие своего универсального характера всеобщее распространение как в социологии, так и в политической науке, прежде всего, в области политической компаративистики, или сравнительной политологии. Тем не менее, такого рода критика не смогла поколебать убежденность многих ученых в полезности группового анализа хотя бы потому, что она, во-первых, относилась только к функционированию больших или "латентных" групп (в то время как изучение малых групп всегда играло большую роль в рамках данного подхода), а во-вторых, она по этим же причинам фактически стремилась лишь к уточнению логических границ такого анализа. Помимо этого, невозможно полностью опровергнуть саму возможность возникновения ситуаций, когда рационально мыслящие члены больших групп вполне сознательно будут стремиться внести свой вклад в реализацию общих целей, полагая, что такими действиями они добьются для себя гораздо большего по сравнению с другими, занимающими позицию равнодушных наблюдателей.

С момента своего возникновения теория групп в лице своих представителей внесла существенный вклад в реализацию концепции исследования реальных, "базовых" движущих сил политической жизни. Она способствовала привлечению внимания к таким понятиям как "власть", "интересы", "конфликт" в ходе систематического изучения структуры соперничества борющихся за влияния политических группировок. В этом же направлении развивалась и уже упомянутая выше теория классов.

По своему характеру классовый подход к изучению политики отличается как от теории групп, так и от теории элит. В то время как социальная группа обычно рассматривается как совокупность индивидов, вступающих во взаимодействие с целью достижения общей цели или реализации взаимовыгодного интереса, диапазон "классовых интересов" является гораздо более узким. Классы представляют собой совокупность индивидов, имеющих сравнительно одинаковую долю в одной из фундаментальных "распределительных ценностей" - власти, богатства или престижа. Хотя как отдельная единица класс отличается относительным равенством внутри своих собственных членов, его отношения с другими классами обычно характеризуются в понятиях неравенства. Характеристика класса обычно выявляется в отношении других классов и водоразделом между ними выступают те же власть, богатство и престиж или их различные комбинации. Поэтому межклассовые отношения определяются в понятиях разделения и конфликта, связанных, в свою очередь, с изменениями в классовой и, следовательно, в политической системе. Их основными характеристиками является конфликт, принуждение, борьба, отсутствие равновесия и изменения, имеющие нередко революционный, разрушительный характер.

В ХХ в. в западной, особенно американской, политологии классовый подход долгое время оставался маргинальным, несмотря на то, что он был раньше представлен такими выдающимися учеными как Карл Маркс, а в дальнейшем такими как Макс Вебер, Йозеф Шумпетер, Торнстейн Веблен, Т.Г. Маршалл, Питирим Сорокин и др. Причин для этого было немало. Например, в американской политической теории (как на популярном, так и на академическом уровнях) преобладала точка зрения, согласно которой классовые различия играли в истории США незначительную роль, о чем, в частности свидетельствовал и тот факт, что в этой стране так и не возникла массовая рабочая партия.

Другой причиной была тесная идентификация классового анализа с работами К. Маркса, что в условиях перманентной идеологической конфронтации с социалистическими странами, где этот анализ занимал господствующее положение в общественных науках, придавало ему в глазах некоторых западных ученых дополнительную негативную окраску. Распространение в рамках бихевиорального подхода эмпирических методов исследования побуждал ученых, стремящихся к строгой научной объективности, дистанцироваться от любых идеологически окрашенных и "ценностно нагруженных" конструкций. Но, несмотря на все эти сдерживающие факторы, классовый анализ уже в 60-70-е гг. ХХ в. постепенно отвоевал утраченные несколько десятилетий назад позиции. Широкомасштабные сравнительные исследования, проводимые в рамках теории политической модернизации сначала на материале азиатских, африканских, латиноамериканских стран, а в дальнейшем и посткоммунистических стран Центральной и Восточной Европы, быстро выявили недостаточность теорий групп и элит, заставляя вновь вернуться к обсуждению проблемы актуальности классового подхода. Вполне естественно, что возврат к этой традиции был невозможен без новой критической переоценки марксистской концепции классов и классовой борьбы.

Хотя первые решающие шаги в обосновании этой концепции были сделаны Марксом и Энгельсом уже в знаменитом "Манифесте Коммунистической партии" и других их ранних работах, окончательную ее разработку Маркс дал уже в своем "Капитале", в котором он стремился доказать неизбежность конфронтации между рабочим классом и классом капиталистов вследствие неискоренимых противоречий самого капиталистического способа производства.

На марксову теорию классов наложили большой отпечаток исторические обстоятельства эпохи промышленной революции в Западной Европе первой половины XIX в., сопровождавшейся ростом организованного рабочего движения, который происходил в атмосфере войн и революций. Своеобразная проекция этой атмосферы на всю мировую историю, привела Маркса к выводу о том, что классовая борьба является ее подлинной движущей силой. Глубокий анализ Марксом взаимосвязи противоречий классовой структуры капиталистического общества с процессом его революционных изменений является его фундаментальным вкладом в социологию и политическую науку.

Вместе с тем, уже на рубеже XIX-XX вв. некоторые ученые стали приходить к следующему заключению: несмотря на свою научную убедительность, марксистская концепция содержит целый ряд ошибочных положений, связанных, в первую очередь, с тем обстоятельством, что ее создатель рассматривал эволюцию капиталистического способа производства не только как ученый, на и как революционный стратег, вождь пролетарской партии и политический теоретик. Классическим примером научной критики революционного учения Маркса является анализ М. Вебером содержания "Коммунистического манифеста" в одной из своих лекций 1918 г. Приведем некоторые наиболее важные выводы, сделанные в этой связи немецким социологом: "…"Коммунистический Манифест" является пророческим документом. Он предвещает крах частной промышленной, или капиталистической организации общества и замену этого общества сначала, в качестве переходной стадии, пролетарской диктатурой.

Однако за этой переходной стадией находится подлинно окончательная надежда: пролетариат не может освободить себя от рабства, не положив конец всякому господству человека над человеком. Это действительно пророчество, сердцевина манифеста, без которой он никогда не был бы написан: пролетариат, рабочие массы сначала через своих руководителей захватят политическую власть, но это - переходный этап, который приведет, как известно, к "ассоциации индивидов". Именно такой будет конечная ситуация.

Как будет выглядеть эта ассоциация - об этом "Коммунистический Манифест" забывает сказать, как это делается и во всех программах всех социалистических партий. Нам сообщают, что этого мы знать не можем. Может быть только установлено, что наше настоящее общество обречено, оно потерпит крах в соответствии с законами природы и будет на первом этапе заменено пролетарской диктатурой. Но о том, что последует за ней, пока еще предсказать ничего нельзя, за исключением отсутствия господства человека над человеком.

Какие доводы выдвигаются, чтобы показать неизбежность падения по природе вещей существующего общества? Ибо в строгом соответствии с законами природы оно приближается к своему концу. Это было второе кардинальное изречение данного торжественного пророчества, которое привлекало к нему торжествующую веру масс. Энгельс однажды использует образ - точно так же, как в положенное время планета Земля столкнется с Солнцем, капиталистическое общество обречено на гибель.

Какие доводы при этом выдвигаются? Первый заключается в следующем: буржуазия как общественный класс, под которым всегда подразумеваются, в первую очередь, промышленники и все те, кто прямо или косвенно разделяют те же самые интересы, - такой правящий класс только тогда может сохранять свой контроль, если он может гарантировать, по крайней мере, элементарные средства к существованию управляемому классу наемных рабочих. Так, утверждают авторы, обстояло дело с рабством, то же самое было с системой феодальных поместий и т.д. Здесь люди обеспечивались, по крайней мере, голым пропитанием и тем самым мог поддерживаться контроль. Современная буржуазия, однако, не может сделать этого. Она неспособна делать это, потому что конкуренция между предпринимателями принуждает их все дальше и дальше бороться друг с другом путем снижения цен, а с появлением новых машин неизменно выбрасывать рабочих без всякого пропитания на улицу. Промышленники должны иметь в своем распоряжении обширный слой безработных, так называемый "промышленный резерв", из которого они могут в любое время выбрать некоторое число подходящих рабочих для своих фабрик; и этот слой все время создается увеличивающейся механической автоматизацией.

Однако результат заключается в том (или так утверждал "Коммунистический Манифест"), что появляется все увеличивающийся класс постоянных безработных, "пауперов", и урезает минимум средств к существованию, так что класс пролетариев не получает даже элементарных жизненных средств, гарантированных данным социальным порядком. С этого момента такое общество становится непригодным и оно гибнет в результате революции.

Эта так называемая теория пуперизации в такой форме в настоящее время отброшена как неправильная открыто и без каких-либо исключений социал-демократией на всех уровнях. В юбилейном издании "Коммунистического Манифеста" его издатель - Карл Каутский безоговорочно признал, что развитие пошло по другому пути, а не по этому.

Этот тезис отстаивается в иной форме, в новой интерпретации, которая, между прочим, как бы и не оспаривается, но, во всяком случае, она лишилась своего прежнего торжественного характера. Как бы там ни было, на чем же все-таки основываются шансы на успех революции? Не обречена ли она на вечное поражение?

Теперь мы подходим ко второму аргументу: конкуренция между предпринимателями приносит победу тому, кто сильнее размером своего капитала, своими деловыми способностями, но прежде всего своим капиталом. Это означает постоянное уменьшение числа предпринимателей, поскольку более слабый устраняется. Чем меньше становится число предпринимателей, тем больше увеличивается в относительном и абсолютном масштабе численность пролетариата. В определенный момент, однако, количество предпринимателей уменьшится настолько, что для них станет невозможно поддерживать свое господство. И тогда станет реальным, возможно, мирно и спокойно лишить этих "экспроприаторов" собственности, скажем, в обмен на ежегодную ренту. Ведь они увидят, что почва будет так гореть под их ногами и их останется так мало, что они не смогут удержать свою власть.

Это положение, пусть даже в видоизменной форме, имеет все еще поддержку и сегодня. Однако стало ясно, что, по крайней мере, теперь оно в о о б щ е не является значимым в какой-либо форме. В первую очередь, оно не оправдано для сельского хозяйства, где, наоборот, во множестве случаев наблюдалось ясно выраженное увеличение численности крестьянства. Далее, оно оказалось не совсем неправильным, но иным в плане ожидаемых последствий для обширных отраслей промышленности, где оно продемонстрировало только то, что простое уменьшение численности предпринимателей далеко не исчерпывает процесс. Уменьшение слабых в финансовом отношении выражается в их подчинении капиталом, синдикатами и трестами. Однако, параллельным к этим сложным процессам является быстрый рост числа клерков, т.е. неофициальной бюрократии.

Статистически быстрота ее роста обгоняет рост численности рабочих, а интересы клерков отнюдь не устремлены в сторону пролетарской диктатуры. И затем снова, появление в высшей степени различных и многообразных форм разделения интересов означает, что в настоящее время совершенно невозможно утверждать, что сила и количество тех, кто прямо или косвенно заинтересованы в буржуазном порядке уменьшаются. Теперь, по крайней мере, ситуация не позволяет сделать предположение о том, что в будущем только полдюжины, несколько сотен или несколько тысяч магнатов останутся в одиночку перед лицом миллионов и миллионов пролетариев".

Критика Маркса Вебером была направлена против сделанных им и его последователями неверных выводов относительно перспектив эволюции классовой структуры западных обществ в целом, но отнюдь не против самой теории классов. Напротив, развивая целый ряд идей, сформировавшихся в рамках классической политэкономии и социалистической литературы, в том числе и марксистского направления, Вебер создал свою теорию социального неравенства на основе собственной концепции социальной стратификации и статусных групп. Следуя заложенной Вебером традиции научного анализа классовой структуры и влияния классовых противоречий на социальные и политические процессы, ученые, представлявшие различные направления в политологии и социологии, также стремились переосмыслить в ХХ в. как марксистскую теорию классовых конфликтов, так и наиболее удачные попытки ее критических интерпретаций. К числу наиболее выдающихся современных комментаторов Маркса, относятся, например, Р. Дарендорф, К.Й. Фридрих, С. Оссовски, Р. Бендикс, С. Липсет и др.

Современный классовый подход в политологии как и прежде исходит из постановки следующих принципиальных вопросов:

1) Что представляют собой базовые характеристики классов и чем обусловлена классовая принадлежность? 2) Как классы соотносятся друг с другом и как влияют их соотношения на социальную структуру? 3) Каково соотношение между классовой структурой и политической системой? 4) Какие именно наиболее существенные особенности сотрудничества и конфликтов обусловливают классовое взаимодействие? 5) При каких условиях и когда классовый конфликт приводит к революции? 6) Каковы отношения между элитами, лидерами, группами и классами?

Хотя сторонники классового подхода и не всегда сходятся в оценке исходных моментов, определяющих социальную стратификацию, они в целом рассматривают взаимодействие между классами и политикой и, следовательно, между политической системой и классовой структурой в качестве исходного пункта для выдвижения соответствующих гипотез. Центральное место, занимаемое теорией конфликтов в структуре классового подхода привело Р. Дарендорфа к определению последнего как "теории принуждения в обществе", суммируемой в следующих четырех пунктах:

Каждое общество на любом этапе подвержено процессу изменения. Социальное изменение повсеместно.

Каждое общество в любом пункте демонстрирует разногласие и конфликт; социальный конфликт вездесущ.

Каждый элемент общества вносит вклад в его дезинтеграцию и изменение.

Каждое общество основано на принуждении одних его членов другими.

Исходя из такого подхода, Дарендорф определяет классы как "конфликтные группы, порождаемые дифференцированным распределением власти в принудительно координируемых ассоциациях". Данное определение является ключевым в его концепции власти как легитимного отношения господства и подчинения, в основе которого могут лежать многие факторы, в том числе обладание собственностью и средствами производства. В рамках такой концепции именно власть лежит в основе социальной стратификации, а не материальная выгода или престиж.

Хотя концепция Дарендорфа представляла собой большой вклад в теорию классов, она не была лишена недостатков. Ориентируясь на анализ преимущественно индустриально развитых обществ, он рассматривает классы в понятиях групп интересов. Приводя соответствующие определения. Он ясно дает понять, что классы для него представляют не столько структуры или большие сегменты общества, сколько "властно координированные" ассоциации. Он постоянно утверждает, что "социальные классы всегда являются конфликтными группами" и что "группы интересов являются реальными носителями группового конфликта". Тем самым становится чрезвычайно трудно проводить различие между группой и классом. Эти трудности только усиливаются, когда Дарендорф пытается применить свою концепцию в эмпирическом исследовании классовой структуры, поскольку она, постоянно допуская отождествление классов и групп, приводит к неизбежному выводу, согласно которому там, где существуют властные отношения, всегда возникают конфликтные группы и классы.

По Дарендорфу, власть является "легитимным господством", которое связано исключительно с "принудительно координируемыми ассоциациями". В то время, как господство "является только фактическим отношением, власть представляет собой легитимное отношение". Такого рода концептуальная схема не включает в себя отношения господства и подчинения, существующие вне "принудительно координируемых ассоциаций" и вносит совсем небольшой вклад в анализ таких общественных структур, в которых "фактические" отношения являются более значимыми по сравнению с "легитимными" отношениями и где сами индивиды имеют столь же важное значение, как и формализованные позиции.

В общесоциологическом плане классовый подход к анализу общества и его противоречий исходит из того, что классы являются наиболее важными и решающими элементами социальной структуры. Все индивиды изначально рождаются внутри определенного класса. Уже в этом состоит отличие класса от группы интересов, членство в которой является более или менее добровольным. Кроме того, индивид может одновременно принадлежать к нескольким группам, но только к одному, а не нескольким классам. Именно потому, что классы лежат в основе социальной структуры, их анализ может служить исходным моментом для исследования соответствующих социальных, политических и экономических систем.

Различные конфигурации классовой структуры в различных обществах легче всего изучать на основе сравнительного метода, позволяющего выявлять не только специфику процессов классообразования в различных культурах, но и влияние этих процессов на формирование многообразных политических систем. Эти исследования доказывают, что в любом более или менее развитом индустриальном обществе имеются неравнозначные по власти, статусу, богатству и влиянию социальные группы, образующие иерархическую (т.е. упорядоченную по принципу низшие - высшие) последовательность на основе целого ряда признаков. Такими признаками являются собственность (размер имущества, дохода), власть (политическая и административная), социальный статус (род занятий, образование и др.).

На этой основе ученые обычно выделяют в порядке обобщения высший, средний и низший классы, внутри которых также имеются соответствующие низшие, высшие и средние категории (страты), образующиеся в зависимости от их возможностей иметь доступ к всегда ограниченным материальным ресурсам и их перераспределению.

Классовая структура и лежащая в ее основе экономическая организация лежит в основе социальных и политических отношений групп и индивидов, независимо от того - осознают это последние или нет. Критикуя распространенную в США в 40-50-е гг. ХХ в. концепцию "нового среднего класса", сторонники которой отрицали классовую природу американского общества, Р. Миллс справедливо отмечал в своей работе "Белый воротничек", что проповедовать такую теорию означает "путать психологические ощущения с социальной и экономической реальностью. Если у человека нет "классового сознания", то это еще не означает, что "классов не существует" или что "в Америке все составляют средний класс". Классовая структура в качестве экономической организации оказывает влияние на жизненный выбор людей…".

Классовая структура равным образом оказывает влияние и на политическую систему, поскольку первая составляет ту социальную среду, в которой формируется государство и политическая система в целом. Однако воздействие социальной среды на развитие политических институтов далеко не всегда является прямым и непосредственным. В современных развитых цивилизованных обществах роль важнейшего посредника между ними играют институты гражданского общества.

2. Гражданское общество: понятие, структура, функции
Понятие “гражданское общество” (ГО) является чрезвычайно насыщенным по своему смыслу, поскольку оно должно рассматриваться в контексте тысячелетней истории развития политической мысли. В узком смысле слова концепция ГО как коллективной общности, целого, существующего независимо от государства, является объектом спора между консервативной, либеральной и социалистической политическими традициями мысли, окончательно сформировавшимися XIX-XX вв. политической. Тем не менее истоки этого спора, безусловно, восходят к античной классике и средневековью. Без знания и понимания исторических корней современных теорий ГО невозможно понять и особенности дискуссий вокруг этого понятия в современной России и в странах Восточной Европы.

И консервативная, и либерально-конституционная, и социалистическая традиции в том или ином виде являются наследницами европейского Просвещения в различных его вариантах - шотландском (Юм, Хатчесон и др.), французском и немецком (последний включает в себя и романтические идеи, развиваемые в философии Гегеля). Для большинства теорий ГО характерно стремление к более или менее четкому определению отношения между частной и публичной, индивидуальной и общественной сферами, общественной этикой и индивидуальными интересами, страстями и желаниями индивида и общественными потребностями. Особенность обсуждения этих проблем в XVIII-XIX в. в. состоит в том, что их актуальность в XX в. (особенно во второй его половине), как это ни парадоксально, постоянно возрастает.

Важнейшим критерием ГО является существование свободного гражданского коллектива как объединения равноправных, автономных и активно действующих индивидов. Наиболее существенным для ГО является существование сферы, в которой отдельные индивиды, подчиненные собственным желаниям, капризам, руководствующиеся собственными физическими и духовными потребностями, стремятся к достижению “эгоистических” целей. Это та сфера, в которой “бюргер" как частное лицо реализует собственные интересы, где (если воспользоваться гегелевским выражением) свободная, самоопределяющаяся индивидуальность выдвигает свои требования, направленные на удовлетворение своих желаний и личной автономии. Публичная сфера взаимодействия в ГО является публичным пространством лишь постольку, поскольку она отделяется от тех социальных акторов, которые вступают в нее именно как частные индивиды.

Таким образом, там, где не существует частной сферы, не существует соответственно и сферы общественной: обе должны существовать в диалектическом единстве, сливаясь воедино.

Диалектика и напряженность между публичным и частным конституируют ГО. Но исходным пунктом является индивид как субъект (моральный и физический), без которого никакая теория ГО невозможна.

Все эти особенности концептуального свойства проявились уже на стадии генезиса идеи ГО. В историческом плане эта идея выкристаллизовывалась в ходе дискуссий о соотношении (сосуществовании) общества и государства. Их четкое различие было, однако, сформулировано только XIX в. либеральной философии Б. Констана и Д.С. Милля. Предшествующие исторические типы европейской цивилизации демонстрируют - теоретически и практически - образ всеохватывающего "Общества-Государства". Основные этапы эволюции этого образа - "город-государство" эпохи античной классики, теоретический образ "церкви-государства" эпохи западноевропейского средневековья, достигший апогея в XIII в., затем монархические теории XVI в., в которых тщательно разрабатывался образ князя, вбирающего в себя начала общественности и государственности, далее "государство-нация" эпохи Великой французской революции с последующим утверждением теории национального суверенитета.

Исторические корни теории гражданского общества. Греческая политическая философия представляет собой своеобразный исходный пункт в постановке вопроса о соотношении государства и общества. Важнейшим "промежуточным" пунктом является эпоха Возрождения. Между античным и ренессансным взглядами на общественную организацию простирается теоретический континуум, отдельные элементы которого были использованы в новое время для обоснования концепции гражданского общества. Важнейшими из этих элементов являются аристотелевские концепции полисной ассоциации и политического человека, с одной стороны, и обоснованный Макиавелли взгляд на государство как внеличностную целостность (воплощенную в фигуре монарха), - с другой. В этом плане, если античная политическая теория - это прежде всего теория всеобъемлющего общества-государства, опыт нового времени вырабатывает, скорее, одномерный взгляд на государство как целостность, обладающую специфическими качествами гаранта прав и обязанностей. Его сила заключена в силе права и оно не может выйти за пределы последнего и стать чем-то большим. Такое государство юридически провозглашает и гарантирует права и обязанности своих членов - будь то индивиды или объединения индивидов. Оно может провозгласить права и обязанности религиозных обществ, но само не является религиозным обществом. Оно может провозглашать и гарантировать права инициаторов экономического или культурного процессов, не будучи само по себе инициатором экономики и культуры. Иными словами, оно устанавливает рамки прав и обязанностей, но не представляет собой обрамления жизненного целого.

Другим важнейшим элементом исторической традиции является христианская социально-политическая доктрина. Христианская церковь и ее авторитет формировались в период Римской империи. Первоначально это была религия отверженных. В евангельском наставлении "воздавайте кесарю кесарево, а Богу богово" (Ев. От Мат. XXII, 21), была заложена воистину взрывоопасная смесь, означая в перспективе разделение сфер общества и государства. В 13 в. в политической философии Фомы Аквинского был осуществлен синтез аристотелевского учения о государстве с христианским взглядом на жизнь и предназначение человека. Для Фомы государство не является продуктом греха, но, скорее, результатом общественной природы человека. Аристотелевскую концепцию благой жизни в автаркическом полисе он рассматривает в понятиях жизни христианской и видит высшую цель государства в приближении спасения. Таким образом оказывается возможным поддерживать церковные требования без того, чтобы сводить роль государства к некоей негативной власти, призванной только воспрепятствовать тому, чтобы человеческие вожделения не довели общество до анархии.

Но что является еще более важным, Фома создал концепцию государства как органа положительного благосостояния, миссией которого является служба обществу. Такой переворот в представлении о роли государства мог быть осуществлен только в рамках томистской концепции человека как существа, наделенного общественными потенциями, которые нуждаются в реализации. Эта концепция шла вразрез с традиционной средневековой идеей, согласно которой жизненно важно ограничить деятельность людей, не давая им права самим решать свою судьбу в силу их приверженности греховному миру зла.

В политической философии Фомы сформулирована также оригинальная теория закона, дающая правителю широкий простор для реализации светских принципов. Закон - это веление разума, который должен быть направлен на общественное благо. Правитель (или правители), будучи ответственными за благосостояние общества, также являются провозвестниками блага. Таким образом, хотя закон и ведет происхождение от универсальных принципов справедливости, он зависит в плане своей действенности от того, в какой мере он усиливается и проводится в жизнь правительством в каждой отдельной стране. Закон содержит в себе элемент воли, выразителями которой являются и сам разум, и правитель.

Страницы: 1, 2