оприкосновение политической науки с практикой вовсе не означает, что ее содержание должно непременно определяться исключительно существующими в обществе политическими тенденциями и прогнозами. Собираемая политологами информация используется профессиональными политиками, но это не должно означать, что именно последние должны предписывать ученым направление их исследований. При этом невозможно отрицать, что материалы, попадающие к ученым из сферы практической политики, могут оказывать существенное воздействие на постановку и решение теоретических проблем.

3. Структура и методология политического знания
Развитие политического знания может быть представлено как смена концептуальных подходов. На определенных этапах одни подходы сменялись другими, причем первые продолжали существовать, по-прежнему находя горячих приверженцев, что само по себе создавало атмосферу непрерывных споров вокруг преимуществ того или иного метода анализа политических процессов.

Возможны различные способы классификации подходов к изучению политики, но наиболее важным представляется отношение к проблеме способа построения политической теории на основе фактов и ценностей. Различия в их интерпретации формируют нормативный подход, с одной стороны, и эмпирический и аналитический подходы, с другой.

Классификация, основанная на характеристике объектов политического знания, формирует соответственно философский и идеологический, институциональный и структурный, и, наконец, бихевиоральный подходы.

Различные методы, которыми пользуются специалисты создают различия между юридическим, историческим и собственно политологическим подходами. Долгое время юридический и исторический подходы в сочетании с институциональным занимали господствующее положение, находя также точки соприкосновения между собой и в специфической интерпретации философской традиции. В настоящее время пальму первенства оспаривают бихевиоральный подход и постмодернистская традиция политической философии. Классификация подходов может быть представлена и в прямой зависимости от использования политологами методов других гуманитарных наук - социологии, психологии, антропологии и др. Смена исследовательских парадигм создает также почву для довольно поверхностного различия между “традиционным" подходами и “революционным", на который во второй половине ХХ века постоянно претендовал бихевиорализм.

Различия между нормативным и эмпирическим подходами возникло по мере формирования новых научных методов, заимствованных гуманитарными науками у естественных. Ранняя политическая литература была преимущественно нормативной по своему характеру. Даже когда политические философы (Платон, Аристотель, Гоббс, Локк, Руссо, Берк) пытались адекватно описать “человеческую природу", они отталкивались в своих описаниях от трансцендентных идеалов, в основе которых лежало представление о должном идеальном политическом порядке. По мере прогрессирующего успеха ориентированных на эмпирическую методологию построений нормативные идеи продолжали существовать в видоизмененной форме, оказывая немалое воздействие на характер политических дискуссий в послевоенный период (например, новое направление философского консерватизма в США и Западной Европе, ведущее происхождение от идей “чикагской школы" Лео Страусса, современные направления либеральной политической философии, связанные с именами Д. Роулса, Ю. Хабермаса и др., философия политики “новых левых" и неомарксизма и др.).

Определенные точки соприкосновения между философским и эмпирическим направлениями возникли в период появления нового течения, связанного с формированием “современной эмпирической теории”, отличающейся от нормативных представлений твердой ориентацией на свободное от ценностных суждений описание и объяснение основных характеристик человеческого поведения. При этом представители новой школы стремились заимствовать целый ряд характеристик политического поведения, возникших в различные исторические эпохи в классической философской литературе, например, в “Политике" Аристотеля или “Левиафане” Гоббса.

В отличие от философского подхода (совпадающего во многих своих характеристиках с нормативным) институциональный подход, ведя свое происхождение от античной классификации форм государственного устройства, представленных у Платона, Аристотеля, Полибия и Цицерона, продолжает уверенно оспаривать приоритет в разработке методологии политического анализа у бихевиорализма. Институциональный подход акцентирует внимание исключительно на формальных аспектах государственной (правительственной) политики. Изучение конституционных актов и основанной на них политической практики, а также структур законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти, законов о выборах, на которых основана деятельность политических партий, сложных процедур самоуправления и муниципальной политики призвано, в конечном итоге, выявить фундаментальную роль структур и правил, определяющих политические ориентации. Индивиды при этом рассматриваются как недифференцированные постоянные “единицы". Различный характер воздействия на них политических институтов в зависимости от конкретных обстоятельств, как правило, не учитывается на том основании, что изучение функционирования политической системы должно предшествовать изучению индивидуального поведения.

Для институционалистов характерен отход от нормативных взглядов на политику. Даже те из них, кто занимается проблемой разработки и внедрения наилучших механизмов реализации демократических принципов, ориентируются преимущественно на эмпирические методы анализа. Теоретические построения в рамках такого подхода оказались сведенными до минимума. В наиболее чистом виде институционализм сформировался в политической науке США, поскольку ее представители с самого начала противостояли юридической традиции анализа политического процесса, защищая положение, согласно которому не все правила и структуры в политике могут быть сведены к праву.

Усилению этого направления помогло и то обстоятельство, что американская политология, в отличие от западноевропейской, с самого начала развивалась вне юридических факультетов. Поэтому представление о самостоятельном значении политического процесса сравнительно быстро распространилось среди ученых, способствуя в дальнейшем взаимодействию между институциональным и бихевиоральным подходами.

Бихевиорализм стал стремительно распространяться в американской политологии в 50-е г. г. преимущественно под влиянием настоятельной потребности в создании систематической, строгой, не-спекулятивной политической теории. Характеризуя преимущества этого направления, один из ведущих американских политологов Р. Даль, в частности, отмечал: “…Бихевиоральный подход является попыткой исправить наше понимание политики через поиск объяснений эмпирических аспектов политической жизни с помощью методов, теорий и критериев доказательства, которые приемлемы с точки зрения канонов, условий и утверждений современной эмпирической науки". Сущность этого подхода, по Далю, состоит в интерпретации всех политических и институциональных явлений в понятиях человеческого поведения.

Можно выделить следующие приоритеты раннего бихевиорального подхода:

а) поведению индивидов и групп отдается предпочтение перед анализом событий, структур, институтов или идеологий;

б) теория и исследовательская деятельность должны согласовываться с выводами фундаментальных “бихевиоральных наук", к числу которых были отнесены в первую очередь - психология, социология, культурная антропология, а в дальнейшем и экономическая наука;

в) политический анализ акцентирует внимание на взаимозависимости теории и эмпирического исследования. Теоретические вопросы должны быть сформулированы в операционных терминах с целью их эмпирической проверки. В свою очередь, основное направление эмпирического исследования должно определяться установкой на развитие научной политической теории;

г) методология анализа политического поведения должна отличаться строгостью и точностью.

Опираясь на приведенные выше методологические принципы, Д. Истон сформулировал основные элементы того, что может быть названо бихевиоралистской политической теорией:

Существуют закономерности, которые могут быть открыты и выражены в общих формулах;

Эти обобщения должны быть проверены путем соотнесения с поведением;

Средства изыскания и интерпретации данных нельзя принимать на веру. Они проблематичны и должны быть исследованы с полным сознанием ответственности;

Измерения и вычисления необходимы, но только там, где они имеют смысл, подчиняясь другим целям;

Этическая оценка и эмпирическое объяснение должны быть разведены;

Исследование должно быть систематическим. Исследование, не прошедшее теоретической проверки, может оказаться тривиальным, а теория, не подкрепленная эмпирическими данными, может оказаться бесполезной;

Понимание и объяснение политического поведения должно предшествовать практическому применению такого рода знания;

Материалы многообразных общественных наук должны быть интегрированы.

Первоначально бихевиоралисты в противоположность институционалистам стремились избегать исследования социальных институтов, выходящих за пределы малых групп. Однако, по мере того, как несостоятельность такого подхода становилась все более очевидной, интерес к анализу социального окружения, культурным и политическим факторам общего порядка, включая политические институты, стал возрастать и в рамках этого направления. В 70-80-х г. г. определение предмета политологии как науки о политическом поведении индивидов, групп и даже наций уже не было большой редкостью.

Последователи бихевиоральной методологии внесли большой вклад в развитие междисциплинарных исследований, привлекая внимание к достижениям в области социологии, психологии и антропологии, в особенности, - в области анализа электорального поведения. Но, по мере того, как этот подход завоевывал все большее количество сторонников (преимущественно в университетских центрах США; в Западной Европе философский и институциональный подходы остаются до сих пор преобладающими), круг исследований стал расширяться в направлении анализа деятельности политических партий, общественного мнения, государственных учреждений. Единственная сфера, где спор между бихевиоралистами и “традиционалистами” продолжался довольно долго - анализ международных отношений. Но и в этой сфере развитие сравнительных исследований бихевиоральный метод, в конечном итоге, также нашел применение.

В настоящее время, в связи с развитием политико-теоретических исследований возникла и продолжает неизменно усиливаться тенденция к разработке “смешанных” подходов. В их рамках заимствуется все то ценное, что было накоплено различными направлениями политической науки в послевоенный период.

Основные элементы научной политической теории. Существуют различные пути проникновения в мир политического. В философских системах были выявлены предельные (метафизические) основания политики как важнейшей сферы деятельности человека, реализующего, в области абстрактной мысли и на практике высшие идеалы - справедливость, свободу, общественное благо, мир, порядок и др. Примыкающие к философской традиции нормативные политические теории развивали многообразные концепции благоустроенного государства. В новейший период на теории этого типа большое влияние стали оказывать современные политические идеологи. Развитие в ХХ в. гуманитарных наук способствовало появлению теорий, ориентированных на научный метод анализа политических процессов. Эти методы, как уже отмечалось выше, были заимствованы из естественных наук, а также из тех гуманитарных наук - социологии, этнографии, антропологии, социальной психологии, которые раньше политологии обратились к изучению эмпирических фактов.

Ученые наблюдают - что происходит, оперируют фактическими данными с целью выяснения того - как могут развиваться те или иные явления при наличии соответствующих условий. Функцией науки обычно является формулирование всеобщих законов и теорий, объясняющих мир политики во всех его проявлениях, включая поведение индивидов, функционирование политических институтов и международные отношения.

Существуют различные подходы к пониманию содержания политологических теорий. Обычно они определяются как системы обобщений, основанных на поддающихся проверке эмпирических данных. Теория основана на практике, а не противостоит ей; она служит для того, чтобы описывать в форме обобщений то, что действительно происходит, а не то, что должно происходить. С точки зрения внутренней структуры, теории образуются на основе системы положений (не менее двух), называемых обычно законами, которые соотносятся друг с другом и которые выражают отношения между переменными в условиях изменяющихся состояний политической системы.

Законы основываются на фактах, которые проверяются при помощи гипотез. Д. Истон определяет факт как “подробное упорядочивание реальности, выраженное на языке теоретического интереса". Существуют и другие, более простые определения факта, такие как - наблюдение, поддающееся эмпирической проверке, суждение об отдельных известных явлениях, очевидность которых почти бесспорна (В. Ван Дайк) и др. Радикальное отличие теории от факта заключается в том, что в истинности теории как универсального суждения мы никогда не можем быть уверены полностью.

Гипотезами мы называем спекулятивные утверждения о взаимоотношениях между фактами и теориями. Установление логически выверенных отношений между фактами, законами, гипотезами и теориями образует в конечном итоге научный метод. Мы можем рассматривать его в виде своеобразного круга или процесса, в рамках которого мы начинаем с фактов и заканчиваем фактами.

Когда в нашем распоряжении оказывается достаточное количество фактов, мы начинаем ими оперировать. Эти факты в своей совокупности образуют научную проблему. Например, некоторые страны имеют стабильные правительства, в других же правительства крайне нестабильны. Или же некоторые политики и законодатели поддерживают программу реформ, другие же ей противодействуют. Мы имеем факты, такие как правительства и законодатели, которые являются специфическими объектами.

Если мы хотим произвести некоторые обобщения, необходимо классифицировать имеющиеся в нашем распоряжении объекты. Осуществляя данную классификацию, мы оперируем концепциями.

Концепциями обычно называют разного рода абстракции, создаваемые на основе обобщения отдельных наблюдений, совокупности отдельных фактов. Концепция упрощает структуру наших представлений путем подведения наблюдаемых событий или явлений под один “общий заголовок”. Например, оперируя указанными выше фактами, мы создаем такие концепции, как “стабильные правительства", “реформаторские и консервативные программы" и т.д.

Первая стадия применения научного метода является индуктивной. В ее рамках создаются гипотезы, служащие для объяснения фактов. Суждения общего характера выглядят предположительными, в первую очередь потому, что гипотезы являются только предположением об отношении между различными концепциями.

Гипотезы создаются на основе предшествующего знания предмета; они могут формулироваться также на основе изучения других объектов или исследований, обнаруживающих сходную структуру или природу. Наконец, они могут быть заимствованы из классических философских работ, в которых аналогичная проблема определялась в гипотетической форме.

Следующим шагом научного исследования является дедукция - из гипотез выводятся логические следствия, составленные в виде доступных для обозрения фактов. Мы устанавливаем - какие отдельные факты должны быть представлены для того, чтобы наша гипотеза об отношении между концепциями оказалась обоснованной.

Третьей стадией применения научного метода является проверка фактов, которые мы выводим из нашей гипотезы. Эта стадия называется верификацией: она призвана окончательно установить правильность гипотезы. То, что получено в результате верификации не является уже гипотезой, но логическим следствием из нее.

Иногда третий шаг осуществляется в виде своеобразной “фальсификации", когда мы пытаемся отвергнуть гипотезу (рассуждение от противного). Такой шаг нередко является необходимым, поскольку мы, как правило, никогда не можем проверить правильность гипотезы полностью в силу ее ограниченности временем и пространством. Мы не можем также проверить все возможные следствия, возникающие из отношений внутри определенной группы фактов, поскольку все наши измерения и наблюдения имеют только приблизительный характер.

Вот один из примеров научного политического анализа. Мы установили, что один из наших друзей, который полагает, что его мнение не может ничего изменить, редко участвует в выборах. Другой же, наоборот, считая себя достаточно влиятельным, постоянно приходит голосовать. На основе этих фактов мы выдвигаем следующую гипотезу: индивиды, считающие свое политическое положение прочным и основательным, более склонны участвовать в выборах, по сравнению с теми, кто не верит в возможность воздействовать на политику с помощью своего голоса.

Выводимые нами логические следствия состоят в том, что занимающие активную позицию будут принимать участие в отдельных выборах и наоборот.

Затем мы можем путем интервьюирования определенного количества избирателей после выборов измерить степень эффективности последних, обнаруживая - какие именно индивиды принимали участие в голосовании. И уже потом на основании проведенных наблюдений мы можем принять или отвергнуть нашу гипотезу.

Окончательный вывод, который можно сделать из проведенного исследования, будет заключаться в том, что, несмотря на определенную тенденцию, когда ощущающие себя политически состоятельными индивиды более активно принимают участие в голосовании, не существует абсолютной зависимости между уровнем политической активности и результатами выборов. Вследствие этого мы должны видоизменить нашу гипотезу путем учета возникающих расхождений, добавляя такие привходящие факторы (переменные), как степень заинтересованности индивида в исходе выборов, его уверенности в том, что определенный их результат принесет ему пользу, силу его приверженности к определенной партии, интерес к предвыборной кампании и к самому ходу выборов, реакцию на кандидатов и т.д. Видоизмененная гипотеза вновь должна подвергнуться проверке.

Итак, концепции играют ключевую роль в построении политических гипотез. Различные варианты таких концепций выражены в понятиях “авторитет”, “власть", “класс", “влияние”, “общество”, “конфликт”, “легитимность", “политическая система" и “политическая эффективность”. Чтобы быть полезными в политическом исследовании, концепции должны обладать двумя важнейшими характеристиками. Первая из них заключается в том, что они должны соотноситься с эмпирической реальностью и поддаваться опытной проверке. Мы бессознательно учитываем это требование в нашем обыденном языке, когда соотносим имя, являющееся общим для класса предметов, с самими предметами, например, понятие (“концепцию”) дерева с реальным многообразием деревьев.

Другим, предъявляемым к концепциям требованием, является их пригодность для создания теории. Одним из самых необходимых условий развития науки является наличие определенного количества концепций, формулировки которых принимаются большинством ученых. В политической науке (как и в общественных науках в целом) соблюдать это условие удается далеко не всегда.

Новые концепции возникают, как правило, непосредственно для целей исследования, но нередко они появляются в результате преодоления сопротивления традиционного словоупотребления новой терминологии. С учетом этого обстоятельства концепции часто заимствуются из мира повседневной политики. Их значение постепенно уясняется в ходе постоянного общения и уже затем становится достоянием научного сообщества.

Хорошим примером трудностей, возникающих в повседневном словоупотреблении в политической сфере, является концепция “групп давления". Этот термин в либеральных демократиях приобрел негативное значение: “давление" многими рассматривается как неподходящий для демократического общества термин, поскольку предполагается, что законодатели и политики принимают решения не подвергаясь при этом принуждению. В качестве своеобразного “компенсирующего эквивалента" нередко употребляется термин “группа интересов", или “заинтересованная группа", хотя и он воспринимается с некоторым подозрением - ведь “интерес” для многих означает “корыстный интерес".

Другим примером возникающих терминологических трудностей является попытка заимствования концепций из родственных наук, в частности, из психологии. Так, понятия “невроз”, “невротический” встречают сопротивление в силу того пренебрежительного оттенка, который они приобретают по отношению к некоторым политикам, придавая их деятельности несколько “сомнительный" в глазах политических партнеров и потенциальных избирателей характер.

Далее, концепции, вполне пригодные для других дисциплин или возникшие в других странах, иногда целиком принимаются мировой политической наукой. Многие западноевропейские концепции, например, “элита” и “масса”, “правые" и “левые", разработанные соответственно медиевистами и историками французской революции, рассматриваются большинством политологов как универсальные. Из последней пары терминов в процессе идеологизации политики возникли термины “либеральный” и “консервативный".

Объем и размеры научных политических теорий также имеют различные источники происхождения. Под влиянием грандиозных построений классиков философско-политической мысли возникла и окрепла уверенность - чем более общей и всеохватывающей является теория, чем большее количество предметов она в себя включает, чем больше выводов и предсказаний можно из нее сделать, тем она лучше.

Тем не менее, многие ориентирующиеся на изучение эмпирических фактов ученые стремятся руководствоваться иными критериями, главным из которых является не объем, а наибольшая пригодность определенной системы аргументов для анализа выбранной группы явлений (фактов). Вследствие такой научной установки спонтанно стали возникать “микротеории”, теории “среднего уровня”, которые сосуществуют с “макротеориями", оказывая на них существенное влияние, поскольку они нередко служат в качестве средств проверки последних.

Кроме того, характер и объем теоретических построений иногда определяется факторами чисто физического свойства, например, степенью доступности эмпирического материала. Многие западные политологи, проявляющие интерес к проблемам развивающихся стран, гораздо более склонны создавать теории общего характера, в рамках которых специфические особенности отдельных стран и политических институтов оказываются стертыми. То же самое можно сказать и в отношении общей теории “тоталитаризма", которая постоянно применялась в западной политической науке в послевоенный период для анализа СССР, стран Центральной и Восточной Европы, Китая и других азиатских стран, ориентировавшихся на советскую или китайскую модель развития. В силу самой логики общих построений характер частных выводов, как правило, определялся ценностными (мировоззренческими) установками ученых.

4. Значение ценностей в изучении политики
Обсуждение этой проблемы является одной из важнейших составных частей характеристики эвристических возможностей научных теорий. Политологов нередко упрекают в излишнем ригоризме, связанном в установкой на рассмотрение всех явлений в мире политики как равнозначных. Такой упрек предполагает, в частности, представление о “равноценности", например, фашистской и либерально-демократической политических систем. Упреки такого рода не являются, однако, обоснованными. Проблема состоит в том, что ни одна из ценностей не может быть признана высшей с помощью научного метода. Такое мнение в наши дни оспаривается сторонниками постмодернистского направления, вообще отрицающими концептуальную значимость ценностно нейтрального подхода к миру политики.

В целом, однако, следует признать правильным утверждение о том, что политической науки, свободной от каких-либо ценностей, быть не может. Можно использовать научный метод для анализа отношений между средствами и целями, когда цель определяется на основе критериев, выходящих за пределы науки. Можно руководствоваться научными критериями для оценки альтернативных средств, пригодных для достижения данной цели. Но “ценностно нагруженная" наука не означает, что мы имеем дело с “ценностно предубежденной", ангажированной наукой. Если предубеждение приводит к ложному восприятию реальности и к неверным обобщениям, то наличие ценностных суждений означает только утверждение о желательности и позитивном характере тех или иных явлений.

Необходимо, в принципе, проводить различие между ценностью и фактом. Те, кто эти различия обосновывает, обычно утверждают, что суждение, основанное на фактах, является научным, в то время как ценностно-ориентированное суждение таковым быть не может. Поэтому наука должна быть свободна от каких-либо ценностей. Философы могут вдохновляться ценностями, но ученый должен от них дистанцироваться до тех пор, пока он не обратится к проблеме ценностей, как разновидностей фактов.

Тем не менее, рассмотрение ценностей в качестве фактов вовсе не означает предположения о том, что не существует никаких различий между утверждениями о фактах и суждениями, в основе которых лежат предпочтения. Утверждения, направленные на описание того, что действительно происходит, не всегда бывают правильными, но они поддаются эмпирической проверке. Наоборот, нормативные суждения проверить невозможно. Самое большее из того, что можно в данном случае сделать, это установить - принадлежит ли это суждение одному единственному индивиду или же его точка зрения разделяется большим или меньшим числом представителей определенных социальных и политических групп.

В рамках научного подхода надо уметь проводить различие между описательными утверждениями и утверждениями, основанными на предпочтениях, поскольку в реальном процессе политического общения люди часто рассматривают желательное для них как действительно существующее и действуют в соответствии с нормативным принципом - “так должно быть".

В этом смысле нормативные суждения в политическом дискурсе являются легко узнаваемыми, благодаря словам “должно", “необходимо”, “следует” и т.п. Однако, не всегда этим словам можно приписывать нормативный характер. Они нередко являются вполне эмпирическими по своему содержанию, когда люди высказывают их, например, из “тактических” соображений, диктующих то или иное предписание. Например, утверждения типа - “если демократия должна выжить, народ должен принимать участие во всех выборах" или “если люди желают, чтобы должностные лица были ответственными за свою деятельность, они должны знать программы кандидатов, которых они поддерживают ” - вполне поддаются проверке. Оба утверждения сформулированы так, что они предполагают ценностные суждения - “демократия должна выжить”, “люди должны заставить чиновников быть ответственными". Но они одновременно содержат в себе ту идею, что они высказываются именно для того, чтобы компетентные люди (ими должны являться ученые) имели возможность указать - как достичь тех целей, которые сформулированы в виде данных категорических пожеланий.

Выступая в роли эксперта, ученый не имеет дела непосредственно с целями и ценностями (не участвует в их воспроизводстве), но исследует только те технические средства, с помощью которых эти предписания могут быть реализованы. Признавая полностью, что определенный тип культуры имеет ценностные и нормативные основания, ученый делает выбор - должен ли он участвовать в их укреплении или, наоборот, в расшатывании и уничтожении. В этом смысле сама по себе демонстрация возможностей достижения той или иной цели всегда включает в себя элемент ценностной ориентации.

Другим примером специфической ценностной ориентации является сам процесс смены научных парадигм в любой системе знания. Замена старой теории новой требует перестройки всего предшествующего знания. Теоретические достижения, которые выглядят беспрецедентными, способны привлечь новых приверженцев тем, что они открывают новые исследовательские перспективы, называют парадигмами. Целью “нормальной" науки является описание фактов, их включение в структуру теории для ее последующего развития. Новая парадигма, ориентированная на принципиально новые теоретические построения, встречает обычно сопротивление со стороны приверженцев старых парадигм. Но, по мере того, как в рамках новой парадигмы проявляются неизвестные ранее в науке эвристические возможности, то, что выглядело недавно аномальным, начинает казаться возможным, а затем становится вполне привычным. Новая концептуальная структура заменяет старую, становясь основой для создания новых теорий.

Политическое знание впервые пережило революционную трансформацию во второй половине XIX века, когда наряду с философскими концепциями и нормативными политическими теориями стала развиваться политическая наука со свойственным только ей способом теоретических построений. ХХ век будет по праву рассматриваться как эпоха великого синтеза всех предшествующих политических традиций. Этот синтез был подготовлен сменой теоретических парадигм как внутри самой науки, так и глубокой трансформацией теоретических представлений о политике вообще. Результаты этого синтеза, конечно, будут воздействовать на осмысление тех глобальных проблем, которые стоят перед всеми государствами и нациями.

5. О месте политологии в системе общественных наук
Политология является одновременно и старой, и новой дисциплиной в том плане, что она уходит историческими корнями в античную традицию политического знания, сконцентрированную, прежде всего, в трудах Платона и Аристотеля. Хотя с точки зрения истории науки политология, как и другие социальные науки, являются сравнительно молодыми, начавшими движение к своему нынешнему статусу только в эпоху промышленной революции в Европе, до сих пор некоторые специалисты склонны разделять подход Аристотеля, как известно, отстаивавшего приоритет политики перед всеми другими формами знания. Отождествляя в начале "Никомаховой этики" высшее благо с конечной целью всех человеческих стремлений, Стагирит относил его к ведению науки о государстве, или политике, определяющей при помощи законов "какие поступки следует совершать и от каких воздерживаться" и пользующейся всеми остальными науками по своему усмотрению. Следуя за Аристотелем, часть ученых рассматривают политическую науку в соответствии принципом primus inter pares на том основании, что ни одно из обществ не может существовать без цели, а политика выполняет в структуре социума "целедостигающую функцию". Такого рода подход отразился и в области терминологии. Например, в немецкой литературе, посвященной методологическим проблемам политики, в качестве синонимов политологии нередко используются термины “политическая теория”, “история политических идей", и, наконец, “политическая философия". В частности, профессор Майнцкого университета М. Молс в статье, опубликованном в тематическом словаре “Государство и политика", писал: “Наука о политике (политология, научная политика, политическая наука, political science, science politique и т.д.) представляет собой восходящее к Платону и, прежде всего, к Аристотелю изучение смысла и институционально-организационных форм человеческой жизни с точки зрения политики".

С послевоенного периода однако уже на долгие десятилетия восторжествовало представление о синкретическом единстве социальных наук, находящихся в процессе постоянного взаимодействия и взаимообогащения. "Политическая наука, - писал в 1966 г. американский политолог Р. Янг, - является теперь менее самовлюбленной, чем до войны, но именно это стремление к объединению с другими дисциплинами слишком явно продемонстрировало тот факт, что различие между социальными науками является минимальным, за исключением разве того, что на них накладывают отпечаток их собственная интеллектуальная история, закрепленные законом имущественные права факультетов, книгоиздателей и бюджеты академических деканов".

До известной степени, отмеченная выше тенденция к синкретизму также имеет также исторический отпечаток. Политическое знание в различные эпохи, на теряя своей специфичности, развивалось в рамках смены разнообразных парадигм, характерных для истории мировой общественной мысли. Так, на протяжении столетий изучение политики осуществлялось внутри различных философских систем. Это позволяет понять, почему до сих пор политологи по-прежнему могут найти для себя так много ценного в античных и средневековых философских текстах и, конечно, в философских системах нового времени. Именно в этот исторический период политическая философия приобретает вполне самостоятельный статус вследствие того, что появляется все большее количество сочинений, авторы которых демонстрируют преимущественное внимание к проблемам политики наряду проблемами этики, экономики, психологии и права (Макиавелли, Локк, Гоббс, Монтескье, Руссо, Берк, Дж. Ст. Милль, социалисты-утописты и др.). Результатом этого процесса стало возникновение сложной иерархии внутри самой политической мысли, когда, наряду с философией политики, т.е. рассуждениями на политические темы, органически включенными в различные, претендующие на универсальность философские системы (например, системы Канта, Фихте и Гегеля) появляются различные направления политической философии, теснейшим образом соприкасающиеся с не менее многообразными нормативными политическими теориями.

Ко времени возникновения политической науки уже существовало достаточное количество вполне прагматических направлений политической философии и теории (например, утилитаризм Дж. Бентама и классический либерализм), чтобы предопределить тенденцию не только к постепенному отделению "научной политики" от классической традиции, но и к появлению как научных политических теорий среднего уровня, так и различных спекулятивных вариантов научной политической философии (аналитическое направление и др.). В настоящее время широко распротраненным является подход, согласно которому единой науки о политике вообще не существует. Она представляет собой совокупность большого количества политических дисциплин, имеющих в различных странах неодинаковый статус, признание в обществе и влияние на общественное сознание. Не случайно у специалистов-политологов поэтому находит широкую поддержку мнение, в соответствии с которым политическая философия должна выступать в качестве общей политической теории, вбирающей в себя достижения как собственно философской мысли, так и различных эмпирических политических наук.

Наряду с философией, на протяжении длительного времени на право называться универсальной формой социального знания не без успеха претендовала и юриспруденция. В европейской традиции теснейшее соприкосновение политической и правовой проблематики было запрограммировано самим характером античной общественной мысли. Эта тенденция была окончательно закреплена в имперских кодексах римского права, формировавшихся под огромным воздействием традиции стоической этики и политической философии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что политические идеи, развивавшиеся в течение столетий различными системами философии права, до сих пор продолжают оказывать влияние практически на все направления политической теории.

В том, что касается организационных аспектов формирования политической науки, то к тому моменту, когда философия и юриспруденция стали утрачивать контроль над политическим знанием, его эволюция уже во многом определялась особенностями университетской традиции в различных странах и регионах. Например, хотя в Европе на рубеже XIX-XX вв. анализ общественно-научных дисциплин на юридических факультетах охватывал некоторые теоретико-политические проблемы, прежде всего, в рамках изучения международного права, в нем исключалось большинство элементов, свойственных современной политической науке, в ведение которой нередко переходило преподавание административного и конституционного права. В США, напротив, чисто технический характер подготовки юристов, наряду с повсеместным закреплением в институциональном плане преподавания политических наук, с самого начала создавали для развития последних чрезвычайно благоприятные условия, порождая, в том числе, и стремление к развитию междисциплинарных исследований.

Как уже отмечалось выше, в структурном плане политика в различных ее аспектах изучается такими дисциплинами как история, география, психология, антропология, социология и экономика. В американской научной традиции по мере распространения бихевиоралистской методологии последние четыре дисциплины стали относить, наряду с политологией, к категории фундаментальных наук о человеческом поведении. В связи этим неизбежно возникал вопрос - в рамках, какой из этих наук должна разрабатываться общая поведенческая теория. Одни ученые отдавали предпочтение экономическим теориям на том основании, что они дальше других наук продвинулись в этом направлении. Другие отстаивали первенство социологии вследствие ее всеохватывающего характера, затрагивающего в том числе экономику и политику, религию и право. В свою очередь, теоретики социологии по разному оценивали роль как политической науки, так и других дисциплин в зависимости от того - насколько они продвинулись вперед в разработке общей концепции человеческого поведения. Так, социолог Т. Парсонс - один из создателей всеобщей теории действия, исходил из того, что политическая наука, в отличии от экономической, использует максимальное количество элементов этой теории. Другой американский социолог - Д. Труман рассматривая соотношение "науки о поведении" и политической науки, подчеркивал, что оно может быть установлено в соответствии принципом взаимодействия между "базовыми" и "прикладными исследованиями".

Впрочем, споры социологов с представителями других дисциплин относительно приоритетов в этом направлении начались еще задолго до распространения бихевиоралистской методологии анализа общества. Например, еще во второй половине XIX в.Г. Тард - один из основателей психологического направления в социологии в своей работе "Социальная логика" следующим образом опровергал претензии политэкономии на право называться базовой общественной дисциплиной: "Последовательные захваты политической экономии очевидны. Припомните ее главные подразделения: производство, распределение, потребление богатств, и исследуйте каждое в отдельности. Вы увидите, что в сущности все три являются узурпациями: первое в области политической науки, второе в области юридической науки и третье в области морали. По отношению к производству я знаю, что экономисты либеральной школы восхваляют невмешательство государства, но советовать государству ретироваться, когда его присутствие является нескромностью и вредит его собственным целям, значит тем не менее говорить с авторитетом государственного человека и указывать правила разумной политики. Если бы политика, это высшее искусство, возымела претензию сделаться в свою очередь наукой, - подобно педагогии, этому скромному искусству, которое вдруг вздумало раздуться до размеров верховной науки, то она должна была бы формулировать причины, производящие национальное могущество, и элементы, входящие в его состав. Но в такое время, когда могущество кажется заключающемся в богатстве, как вид заключается в роде, лучшим средством достигнуть максимума власти будет, по-видимому, стремление к максимуму общего богатства".

Если отвлечься от характерной для американской научной традиции стремления выстраивать иерархию общественных наук в зависимости от их близости или, наоборот, удаленности от общей теории человеческого поведения, можно также постулировать тезис о теснейшем взаимодействии политологии с многообразными эмпирическими направлениями политического знания. В структуре эмпирических дисциплин, постепенно отделившихся от политологии (под которой обычно подразумевают науку, изучающую политическую систему, государство, власть и властные отношения, политический процесс и политические партии, политическое поведение, политическую культуру и социализацию и т.п.), следует выделить политическую социологию - изучение политических институтов и процессов в их социальном контексте; политическую психологию - исследование политико-психологических феноменов и факторов, влияющих на политическую деятельность и поведение людей; политическую экономию - изучение системы отношений между людьми в процессе производства, распределения, обмена и потребления материальных благ; теорию и историю государства и права - исследование закономерностей и особенностей возникновения и развития государственных и правовых институтов; политическую историю - изучение и систематизацию политических фактов и событий, происходящих в человеческой истории.

К политическим наукам можно отнести также теорию и историю международных отношений, международное право, политическую географию, политическую журналистику, политическую этику, политическую риторику и др.

Границы между политологией и другими родственными дисциплинами, по отношению к которым она нередко выступает в качестве научной теории среднего уровня, далеко не всегда являются четкими и определенными. Это связано не столько с исходными принципами и методологией, характеризующими специфику различных дисциплин, сколько с ориентациями самих ученых. В настоящее время резко увеличилось число специалистов, сознательно стремящихся изучать политические проблемы на междисциплинарном уровне. Эта тенденция особенно свойственна тем из них, научные интересы которых связаны с разработкой общетеоретических проблем политики. Иногда интерес к смежным дисциплинам диктуется не только научными, но и прагматическими, а также идеологическими соображениями. Например, восходящие к социальным теориям Бодена и Монтескье идеи о влиянии местоположения стран и климатических зон на государственные формы и политические процессы в ХХ в. трансформировались в квазинаучные геополитические конструкции (теория контроля над "хартлендом" Х. Макиндера и др.). Но в целом большинство заимствований осуществляется, прежде всего, из различных направлений современной социологии, антропологии и психологии.

Взаимосвязь между политологией и политической социологией настолько очевидна, что некоторые ученые (например, М. Дюверже, Р. Шварценберг и др.) даже не считают, что речь идет о различных науках, полагая, что термин "политическая социология" является наиболее адекватным для характеристики современной политической науки, особенно учитывая всеобщее распространение социологических концепций и количественных методов анализа. "Более рационально, - отмечает российский политолог А.А. Дегтярев, - … разводят политологию с социологией политики некоторые американские ученые - С. Липсет, Р. Бендикс и др., относя к предмету политологии прежде всего изучение политических институтов и способы их прямого воздействия на социальные группы и граждан, тогда как социология политики изучает группу обратных связей и механизмов, влияния гражданского общества на государственные институты. В качестве рабочей дефиниции можно было бы использовать следующее определение предмета социологии политики: социология политики (политическая социология) изучает социальные механизмы власти и влияния в обществе, закономерности воздействия социальных общностей на политические институты и взаимодействия граждан и их групп с государством по поводу властных основ социального порядка. При этом в политической социологии уже выделилась такая особая дисциплина, изучающая мировую политику, как социология международных отношений".

Интерес к психологической мотивации человеческого поведения, обусловленной "природой человека" был характерен уже для античной традиции политической философии ("Государство" Платона и др.). Но само использование психологических методов в политическом анализе стало возможным только в ХХ в. после того, как политология и психология приобрели самостоятельный научный статус. Взаимовлиянию психологии и политологии способствовало и то обстоятельство, что как основатель психоанализа З. Фрейд, так и его последователи (К. Юнг, Э. Фромм и др.) проявляли самое непосредственное внимание к политическим вопросам при разработке своих теорий. Распространение в США бихевиорализма также сделало возможным формирование нового синкретического направления - политической психологии, одним из основателей которой стал Г. Лассуэлл, выпустивший и 1930 г. книгу "Психопатология и политика". "Может показаться странной, - писал он, - мысль о применении психоанализа к исследованию политики. Психоанализ возник как отрасль психиатрии и был первоначально ориентирован на терапию душевнобольных. Специалисты политической науки только изредка интересовались психопатологией политических лидеров. Они всегда разделяли равнодушие историков к наличию или отсутствию психических болезней или дефектов у власть имущих". Тем не менее, методология этого направления в конечном итоге привилась, причем не только в американской политической науке. Следуя по проторенному Лассуэллом пути, политологи усвоили и применяют до сих пор психологические концепции, выраженные в понятия "личность", "позиция" (attitude), "восприятие" (perception) и др., например, для анализа общественного мнения. Изучение политической социализации, с особой акцентировкой на роли семьи при передаче политических ценностей приблизило политическую науку не только к методологии психологического анализа, но и к методам, используемым антропологами, поскольку именно в рамках антропологии исследование семейных традиций и связей - от первобытных племен до ранних форм политической организации - имеет первостепенную важность.

Политическая антропология возникла в результате синтеза идей, развиваемых в русле философской и социальной атропологии, с одной стороны, и новых устремлений политической науки, - с другой.

Проблему проекции природы человека и его потребностей в общественно-политическую сферу изучают многие гуманитарные науки, но только в трех из них - философской, социальной и политической антропологии - человек является исходной категорией для анализа. Между этими дисциплинами не существует строгих границ. Это означает, что, обладая собственным предметом, понятийным аппаратом и методологией, эти дисциплины не только постоянно взаимодействуют, обогащая друг друга, но и выявляют многообразные “смежные", пограничные темы, группирующиеся вокруг таких кардинальных проблем человеческого существования как свобода, разум, истина, любовь, самореализация человеческого “Я” и др. Например, в работах одного из основоположников современного психоанализа Э Фромма “Иметь или быть", “Бегство от свободы" и др. сформулирована концепция сущности человека и его потребностей на основе синтеза философских, социологических, политологических и психологических теорий. “Человек, - отмечает Фромм, - стоит перед страшной опасностью превращения в узника природы, оставаясь одновременно свободным внутри своего сознания; ему предопределено быть частью природы и все же единовременно быть выделенным из нее, быть ни там, ни здесь. Человеческое самосознание сделало человека странником в этом мире, он отделен, уединен, объят страхом”.

Присущие человеку потребности в общении и любви, в творчестве и ощущении глубоких корней, гарантирующих прочность и безопасность, в идентичности и познании выражают тенденцию к универсализации человеческого бытия на основе обретения свободы и раскрытия всех потенций, заложенных в человеческой личности.

Философская антропология возникла как одно из направлений трансцендентальной философии (И. Кант и его последователи) и в настоящее время развивается на основе синтеза философских дисциплин, концентрируя основное внимание на проблемах человеческого онтогенеза во всех его проявлениях - теоретическом, практическом, культурном, моральном, психологическом и др. “Задачи философской антропологии, - писал немецкий философ М. Шелер в работе “Положение человека в космосе", - состоит в том, чтобы выработать на основе частно-научных определений единую систематическую теорию человека".

Современная социальная антропология, беря за отправной пункт своего анализа отдельного человека, делает акцент на его социально значимых качествах (физических, нравственных, психических, творческих, интеллектуальных) и на возможности их реализации в тех или иных социальных условиях. Специальным предметом социальной антропологии является, таким образом, человек как потенциальный и реальный субъект общественных связей и отношений.

Хотя и философская, и социальная антропология учитывают политику с точки зрения ее влияния на формирование сущностных и социальных аспектов человеческого бытия, только политическая антропология является наукой о “человеке политическом” по преимуществу: человек рассматривается в рамках этой дисциплины как субъект политического творчества. В рамках дихотомии “субъект - система" политическая антропология представляет именно субъекта, тогда как другие политические науки ставят акцент на системных, институциональных сторонах политики.

Как понятие “политическая антропология”, так и сама дисциплина до сих пор воспринимаются в научных кругах далеко не однозначно. Например, в Германии в первой половине ХХ в. политическая антропология рассматривалась как один из разделов политической философии, объектом которого считалась оценка потенций человека как исходного пункта всякого политического действия.

В настоящее время политическая антропология рассматривается большинством ученых как наука, изучающая человека как политически активного существа путем сравнительного анализа всех обществ, не только цивилизованных, но и так называемых первобытных. Развиваясь в этом направлении, она соприкасается с эмпирически ориентированными социологическими и политологическими исследованиями, имея перед ними то преимущество, которое классик французской социологии Р. Арон называл “спасительным средством от провинциализации” социологического и политологического знания. Этого же мнения придерживается и другой видный французский политолог Ж.-В. Лапьерр.

Таким спасительным средством является постоянное обращение политической антропологии к данным современной этнологии, этнографии, теоретической археологии и др. Собранный этими науками материал позволяет гораздо шире рассматривать как феномен политического, так и место человека в нем.

Основным ценностным ориентиром политической антропологии является положение, сформулированное А.С. Панариным следующим образом: “Не человек для общества, а общество дл человека". Проблема человеческого измерения политики, соотношения целей “большой политики” с запросами личности, ценностями индивидуального блага требует гуманитарной экспертизы, которую, в частности обеспечивает и политическая антропология путем анализа актуальных проблем гуманизации политики, защиты человека от жестких политических технологий.

В современной российской гуманитарной сфере политическая антропология играет особенно важную роль при рассмотрении проблем распределения власти, разумного разграничения экономики и политики, политики и культуры, политики и идеологии. Трагические эксперименты по созданию “нового человека” в советскую эпоху, попытки тоталитарных диктатур “национализировать” не только частную собственность, но и личность привели в России и в других странах, где проводился аналогичный эксперимент, к появлению своеобразного “гуманитарного ренессанса” в форме постмодернизма, неонатурализма, стремящихся к реабилитации человека, гармонизации его жизни с природным окружением (экологические движения), к созданию новых социально-политических условий.

Основными принципами антропологической переориентации гуманитарного знания являются:

а) Принцип многообразия - отказ от любого одномерного подхода к политической деятельности и к проблеме “человек - политическая система", сводящего человеческий фактор к роли винтика политической “мегамашины".

б) Принцип целостности - признание человека самодостаточным существом, живущим в соответствии с собственным предназначением (природным, социальным), самоутверждающимся путем воспроизводства своей сущности в пространстве и времени.

в) Принцип универсализма - преодоление любых сектантских представлений о торжестве “избранного народа” (народов, цивилизаций) или класса, породивших в ХХ в. геноцид и рецидивы варварства и даже феномен самоистребления народа в результате социалистических экспериментов.

г) Принцип субстанциональности - признание неотъемлемых прав человека, соотнесение с ними любых политических реалий, процессов и действий, решение проблемы соотношения социологического и антропологического в пользу последнего, соотнесение с ним политического сознания и политических теорий.

д) Принцип свободы - рассмотрение индивида как носителя качеств, не предопределенных, не запрограммированных строго социальной системой. Признание постоянной возможности проявления “альтернативного сознания” на всех уровнях - воображения, воли и политического действия.

Процесс взаимодействия между различными политическими науками происходит непрерывно и его результаты никогда не могут считаться окончательными: до тех пор, пока заимствованный материал не прошел проверки в рамках заинтересованной в заимствовании дисциплины, никто не может сказать с полной определенностью насколько он может оказаться полезным. Тем не менее, постоянно возникающее у исследователей искушение к заимствованию из других родственных областей знания, иногда наугад, часто оказывается непреодолимым, даже если шанс совершить новое открытие является минимальным.

Страницы: 1, 2