Эволюционные и революционные изменения в форме государства

группы: условно мягкого типа, при котором президента избирает население, и

условно жёсткого, при котором его избирает парламент. К первой группе

относятся Ирландия, Австрия, Германия, Сингапур, ко второй — Швейцария,

Греция, Израиль, Молдова, Индия и ряд других.

Для парламентских республик характерны: избрание президента

парламентом (в «мягких» парламентарных республиках – населением по

мажоритарной системе абсолютного большинства); формирование правительства

парламентским большинством и ответственность правительства перед

законодательным собранием, отсутствие у президента права исполнительных

полномочий и реального права на роспуск парламента, отсутствие ограничений

на переизбрание на пост президента и наличие института досрочных

президентских выборов.

Можно выделить еще несколько особых форм, отличающихся от

вышеперечисленных по некоторым показателям[32].

Перуанский тип занимает промежуточное положение между

латиноамериканским и французским вариантами и близок к российскому.

Президент Перу вправе распустить парламент, при этом в стране имеется

самостоятельный глава правительства. Подобно президентам России и стран

Латинской Америки, президент Перу самостоятельно назначает членов

правительства, но в отличие от России и Франции при замещении вакантного

поста президента не проводятся досрочные выборы: полномочия главы

государства автоматически переходят к вице-президенту.

Украинский тип правомерно рассматривать в качестве переходного между

французским и российским. Он во многом напоминает российский, однако на

Украине возможности президента прибегнуть к роспуску парламента значительно

уже, нежели в России. Кроме того, хотя президент Украины лично назначает

большинство чиновников, ряд назначений ему надо согласовывать с Верховной

Радой или главой правительства.

Кипрский тип повторяет североамериканскую модель за исключением трех

позиций: на Кипре президентские выборы проводятся по двухтуровой системе,

нет поста вице-президента и существует институт досрочных выборов. Похожая

система действует на Мальдивских и Сейшельских островах, в Грузии.

Южноафриканский тип тоже похож на североамериканский, однако в

отличие от США президент ЮАР избирается парламентом, и имеется институт

досрочных выборов. Аналогичная модель, но без института досрочных выборов,

используется в Индонезии и Суринаме.

Пакистано-турецкий тип сходен с французским, но в странах с подобной

системой президент избирается парламентом и не может претендовать на

переизбрание.

Ливанский тип в чем-то напоминает турецкий, но при этом обладает

выраженной спецификой. В Ливане высшие государственные посты закреплены за

представителями разных конфессий. Президент избирается парламентом, но

обязательно из христиан-маронитов, премьер-министр — из мусульман-суннитов,

председатель парламента из шиитов, а его заместитель и заместитель премьер-

министра должны быть православными. Разграничение власти носит мягкий

характер, и все базовые права осуществляются сообща.

Углубляясь в детализацию, можно выделить еще несколько разновидностей

смешанных систем, например индонезийскую, суринамскую, португало - финскую.

Следует также учитывать, что в ряде стран третьего мира существуют явно

временные формы, которые, скорее всего, постепенно приблизятся к одному из

обозначенных типов.

2.2 СООТНОШЕНИЕ ФОРМ ПРАВЛЕНИЯ

И ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ

Форма правления отвечает на вопрос «кто правит?», политический режим

— «как правит?». Подобный подход позволяет разграничить первое и второе,

так как часто их смешивают (например, тоталитаризм часто называют формой

правления), что делает анализ конкретной политической жизни какого-либо

общества ошибочным и дезориентирует властные структуры и рядовых граждан.

Ещё раз назовём формы правления, известные с античных времен: монархия,

аристократия, демократия, тирания (или похожие на неё деспотия и

диктатура), олигархия, а также отсутствие всякой формы правления, т. е.

анархия, при которой на вопрос «кто правит?» следует, очевидно, ответ:

«никто» или «все правят», что в данном случае одно и то же. Эти формы

правления, известные с Платона, более научны, чем современные понятия

«парламентская республика», «президентская республика», которые, скорее, не

раскрывают, а маскируют политическую суть форм правления, что делается

очень часто в угоду власть предержащим.

Понятие «политический режим» отражает степень и качество контроля,

осуществляемого важнейшими субъектами политики в политической жизни

вообще и в политическом управлении в частности. Как отмечает С. Хантингтон:

«В политическом плане стороны главным образом отличаются не формами

управления, а степенью управляемости». Это понятие очень многозначно:

военный режим, расистский режим, коммунистический режим и т. д.[33]

В реальной жизни формы правления в чистом виде встречаются крайне

редко, чаще мы наблюдаем смешение одних с другими. Например, И.Н.Зернов

писал: «В числе многих парадоксов русской жизни один из самых замечательных

тот, что политически Россия была абсолютной монархией, а в общественной

жизни в ней была бытовая демократия, более свободная, чем в Западной

Европе»[34]. Точно также обстоит дело и с политическими режимами: они

никогда не встречаются по отдельности, но всегда в комбинации с другими.

Даже при подавляющем доминировании какого-либо одного режима правления

всегда остаются в общественной жизни островки, где люди живут по законам

двух других режимов правления. В самых демократических странах существуют

структуры, которые построены на принципах тоталитаризма (например, армия,

монастыри, тюрьмы, которые социологами так и называются: «организации

тотального типа»). И, наоборот, при общем тоталитарном режиме сохраняются

ареалы демократии и авторитаризма или при господстве авторитаризма, как,

скажем, в царской России, существовали ниши демократии (например, сельская

община в деревне). Необходимо учитывать тот факт, что далеко не всегда

официальное название формы правления и режима правления соответствует тому,

что есть на самом деле: политический строй современной Великобритании

называют конституционной монархией, хотя там нет конституции как отдельного

свода основных законов государства и монархия сохранилась лишь как дань

традиции, т. е. и монархии как формы правления там тоже нет.

Ещё большую неразбериху вносит совпадение двух понятий: демократии

как формы правления и демократии как политического режима. Чтобы устранить

этот недостаток мы будем демократию как политический режим именовать

самоуправлением народа (или кратко — санар). В политической теории со

времён Платона и Аристотеля - известны два политических режима:

авторитарный и демократический (санар), которые соответствуют управлению

сверху и управлению снизу.

Управление сверху осуществлялось государством с большей или меньшей

глубиной контроля за жизнeдеятeльностью граждан, а управление снизу —

самими гражданами внутри своих сословий или поселений, и доля последнего

была, как правило, гораздо большей, чем доля первого, так как в те времена

государство не имело возможности охватить всё общество своим политическим

управлением за исключением самых важных для него (государства) процессов и

структур, законы, сбор налогов, армия, полиция, разведка, церковь, другого

режима в прошлые века (кроме этих двух) невозможно было представить.

Поэтому политическая жизнь прошлого с точки зрения режима управления,

представляла собой соотношение — в той или иной степени — авторитаризма и

санара: где-то было больше первого, а где-то — второго. Но в XX в.

появляются благодаря достижениям науки и техники широкие возможности

контроля за обществом и даже манипулирование им со стороны государства, что

ведет в ряде стран к формированию принципиально нового режима -

тоталитаризма.

Тоталитаризм — жесткий политический режим, при котором политическая

власть стремится в максимально возможной степени контролировать и в целом

управлять всей общественной жизнью. Два понятия очень близки по смыслу к

тоталитаризму: монополизм и диктатура, которая определяется К. Каутским как

государственная власть, исключающая всякую возможность оппозиции и ставящая

обладателя этой власти (лицо, корпорацию, класс) выше законов

государства[35].

Тоталитаризм позволяет совершенно исключить появление и существование

любой оппозиции к правящим в этом обществе властям. Из этой связи между

достижениями науки и техники и тоталитаризмом как политическим

режимом вытекает серьёзная опасность: что же в этом смысле может принести

XXI век? Некоторые тревожные признаки уже налицо: появление так называемого

психотропного оружия, генная инженерия и биологическое клонирование

организмов, химическое или психологическое зомбирование отдельных индивидов

и даже групп людей.

Первым, кто сформулировал признаки тоталитаризма, был русский

мыслитель И. А. Ильин. Из девяти признаков тоталитаризма три составляют его

суть и основу. Это монополия на собственность, на власть и на социализацию

граждан (т.е. на освоение ими социального опыта и духовных ценностей). Для

других - стремление воплотить в жизнь идеологическое мессианство — вместе с

тремя первыми дают неполный тоталитаризм. Если к этим пяти признакам

добавить неограниченное насилие и террор по отношению к гражданам, культ

личности вождя, антилиберализм и антидемократизм, материальную и духовную

автаркию и самоизоляцию, то получим полный тоталитаризм.

Если исходить из такого подхода, то в СССР полный тоталитаризм

существовал с начала 30-х гг. до 1956 г. (до хрущёвского доклада на съезде

КПСС), а затем стал неполным, т.к. появилась теневая экономика (т.е.

монополия на собственность дала первую трещину), а также именно тогда

советские люди стали впервые регулярно слушать зарубежные радиоголоса (т.е.

монополия властей на социализацию граждан тоже была нарушена). Позже (с

конца 60-х и начала 70-х гг.) постепенно стали разрушаться четыре из первых

пяти (кроме монополии на власть) признаков тоталитаризма (идея построения

коммунизма была заменена идеей построения и совершенствования развитого

социализма, а в отношении стран социалистического содружества проявлялась

все большая идеологическая терпимость), который всё больше объективно

трансформировался в авторитарный режим КПСС, бывшей своего рода

аристократией в СССР. Если же говорить о периоде до 30-х гг., то

необходимо сказать, что в годы гражданской войны была диктатура Советской

власти, но не было никакого тоталитаризма, не было его и в годы нэпа до

конца 20-х гг. (из-за многоукладной экономики)[36].

Общественному сознанию тоталитаризм всегда преподносится только в

негативном свете, а это не совсем верно, так как тоталитарные режимы в

СССР и Германии формировались объективно и были неизбежны, поскольку

условия, в которых оказались народы этих стран после окончания 1-ой

мировой войны, и недальновидная корыстная политика Англии, Франции и США

(санитарный кордон вокруг СССР и унизительный Версальский договор для

Германии) способствовали этому. Если бы державы-победительницы оказали

Германии помощь вроде плана Маршалла, то, может быть, Гитлер и не пришел бы

к власти в 1933 г. Тем более никакой помощи Запад не собирался оказывать

Советской России, которую считал своим злейшим врагом. Поэтому и в России,

и в Германии остро встал вопрос о выживании этих государств в качестве

самостоятельных и единственным средством спасения оказался

тоталитаризм[37].

Проблема заключается в том, как отличить время, оправдывающее

тоталитаризм, от времени, когда тоталитаризм превращается в тормоз

общественного развития. Это объективный фактор. Другая проблема — в том,

что элита, привыкшая к тоталитарным методам управления, не захочет от них

отказываться. Это субъективный фактор. Именно в эту ловушку попала

политическая элита СССР времён Хрущёва и Брежнева, что в конечном итоге и

привело её к поражению в 1991 г.

Разница между авторитаризмом и тоталитаризмом как двумя политическими

режимами состоит лишь в степени контроля за обществом со стороны

государства, поэтому и общеизвестно, что грань между ними подвижная.

Авторитарному режиму трансформироваться в тоталитарный, чем

демократическому, который противоположен тоталитаризму. Но легче всего

тоталитаризм рождается из анархии, как это было в Германии, когда из

анархии Веймарской республики родился гитлеровский фашизм. Одна из проблем

заключается в том, что в представлении многих граждан и даже специалистов

анархия выглядит как самоуправление народа, т.е. является демократическим

режимом.

И на самом деле анархия есть самоуправление народа, но без всяких

правил. Поэтому разница между ними такова: при анархии степень

управляемости обществом постоянно и заметно снижается, а при санаре по

правилам она растёт или остается на одном уровне. Анархия ведёт к

стабильному снижению уровня жизни большей части населения, хотя кто-то

очень быстро богатеет. Санар же по правилам, т. е. при демократической или

другой форме правления, ведет к повышению уровня жизни (или сохранению

достигнутого) большинства граждан. На непонимании этой тонкости (отличия

санара от анархии) рядовыми людьми и основывается большой обман, который

осуществляют, очевидно, те, кто быстро богатеет.

Если тоталитаризм — это монополия почти во всем, то санар — это

плюрализм почти во всем. Санар наиболее полно проявляется в структурах

гражданского общества, т. е. существует непосредственная связь между

демократическим режимом правления и появлением в политической жизни

феномена гражданского общества как результата зрелого санара. Для

появления гражданского общества необходимы длительный исторический период

развития санара и благоприятная для такого развития форма правления;

демократия или полития (по Аристотелю это сочетание демократии и

олигархии). Народ же, внезапно оказавшийся в условиях демократического

режима, но без демократии как формы правления, может воспринять эту

демократию как анархию и вместо улучшения своей жизни рискует ее ухудшить,

что с очень большой долей вероятности может привести его через некоторое

время к тоталитаризму. Именно так и случилось в первой половине XX в. в

СССР, Германии и Китае. Но в США, где сложились с самого возникновения

этого государства сильные структуры санара, хотя и при господстве аграрной,

а потом и промышленной олигархии, в период великой экономической депрессии

этого сваливания в сторону анархии удалось избежать. Более того, с момента

избрания президентом США Франклина Рузвельта олигархия вынуждена была в

целях сохранения своего господства уступить часть власти народу, которую,

она, впрочем, после Второй мировой войны постепенно себе опять вернула. Что

же касается режима правления в США, то в данный момент трудно говорить о

том, что там самоуправление народа является доминирующим режимом (хотя оно

и сохраняет ещё достаточно сильные позиции). Скорее всего, сегодня в США

господствует авторитарный режим крупных собственников: финансовая,

информационная и промышленная олигархия, которая и диктует свою волю во

внутренней и внешней политике.

Сочетание формы правления и режима правления в развитии даёт

неповторимую политическую историю конкретного государства. Это можно

изобразить графически, если по горизонтальной оси отмечать режимы

правления, а по вертикальной — формы правления. Получившийся график можно

назвать «графиком политической истории» (ГПИ)[38]. Формы правления, взятые

у Платона, расположим в той последовательности, как они сменяют друг друга

у Платона: монархия, тирания, аристократия, олигархия, демократия и

анархия как отсутствие какой-либо формы правления вообще. Под

аристократией в современном мире надо понимать бюрократический слой,

который управляет государством по закону и на пользу самому государству и

народу, в нём проживающему. Если же эта бюрократия начинает «грести под

себя», отодвинув в сторону или вообще позабыв интересы государства и

населения, то, очевидно, она превращается из аристократии в олигархию.

Политические режимы возьмём те, которые рассмотрели выше: авторитарный,

самоуправление народа и тоталитарный. Последовательность, в которой

расположены режимы правления, вытекает из хронологии их возникновения в

практике управления человеческими сообществами. Совершенно очевидно, что

авторитарный режим в политической жизни возникает прежде других, позднее,

на более высокой ступени развития появляется как реакция на авторитарный

режим самоуправление народа и, наверное, впервые это в Европе случилось в

полисах Древней Греции, И, наконец, тоталитарный режим, который, как

отмечалось выше, появился впервые в XX в. Преимущества ГПИ очевидны — это

формализованность, наглядность и возможность сравнивать графики разных

государств. К примеру, составим ГПИ России XX в. (см. Приложение А)

Для периода между 1917 и 1921 гг. характерно состояние анархии

(развал империи, усугубление кризиса временным правительством до катастрофы

на фронте и в столице, Октябрьская революция и трехлетняя гражданская

война) и в то же время переход от авторитарного режима к вынужденному

самоуправлению, что обусловлено бессилием или отсутствием централизованной

власти; для временного отрезка начало — конец 20-х гг. характерно

совпадение демократии и самоуправления народа, т. е. власть народа

посредством самого народа (многоукладность в экономике, экономическая

свобода, реальная власть Советов, политика партии большевиков в полном

соответствии с интересами государства и нуждами населения); затем

формирование тоталитарного режима и формы правления, представляющей

собой соединение тиранической власти Сталина и аристократии (т.е. лучших

людей), функции которой осуществляла ВКП(б); после смерти Сталина переход к

авторитарному режиму партии, которая продолжала играть роль аристократии,

но постепенно скрыто трансформировалась в олигархию; и с 1991 по 2000 г.г.

открытая фаза превращения аристократии в олигархию, которая установила

свой авторитарный режим. С приходом к власти В.В.Путина и т.н.

"петербургской команды" мы наблюдаем обратный процесс.

Превращение аристократии в олигархию произошло в России в полном

соответствии с порядком смены форм правления по Платону: аристократия,

затем тимократия (когда стремление к наживе ещё осуждается в обществе, хотя

она охватывает всё большее число бывших аристократов) и, наконец,

олигархия, т. е. богатство и стремление к нему открыто признаётся высшей

ценностью. Причём все пороки олигархии, отмеченные Платоном и Аристотелем,

присутствуют в нынешней российской, олигархии / аристократии: должности в

государстве получают не по способностям, а по богатству, государство

раскалывается на две враждебные части (бедняков и богачей), что ведёт его

к ослаблению, государство не способно эффективно вести войну, смешиваются

функции граждан, происходит падение нравов молодежи, резко возрастает

уровень преступности, богачи создают такие условия, при которых бедные не

имеют равных с ними прав, так как это защищает богатство первых от

покушений вторых.

Теперь рассмотрим ГПИ Китая, Германии, США и Японии (см. Приложения Б

и В).

Какие выводы напрашиваются из сравнения ГПИ данных государств?

1. Чем стабильнее внутриполитическая жизнь, тем короче и меньше их

ГПИ. Это видно из сопоставления ГПИ России, Китая и Германии, с одной

стороны, и ГПИ США и Японии с другой стороны. Крайним случаем в этом смысле

будет пример Поднебесной китайской империи, где 2 тысячи лет не менялись

форма и режим правления, и ГПИ Китая эти две тысячи лет представлял собой

просто точку на пересечении монархии и авторитаризма.

2. Разбросанность ГПИ, длинные отрезки свидетельствуют о крайней

нестабильности внутриполитической жизни, особенно наличие петель, когда

ГПИ пересекает сам себя. В ГПИ Германии есть длинные отрезки, но нет

петель; в ГПИ России наличествует одна петля, а в ГПИ Китая — целых две. И

кто станет спорить, что из пяти данных держав Китай в XX в. самую бурную

политическую историю, заполненную революцией в начале века, затяжной

гражданской войной, шедшей одновременно с войной против японской

интервенции, второй революцией 1949 г., культом личности Мао Цзэдуна,

«великим скачком» 50-х гг., «культурной революцией» 60—70-х гг.,

междоусобицей после смерти Мао и очень быстрым развитием под руководством

Дэн Сяопина, начиная с 1978 г.

3. Сами по себе любая из форм правления или режим правления ни

хороши, ни плохи, так как важно их сочетание друг с другом. Поэтому смена

одной формы правления на другую (что давно уже замечено) не несет

автоматически народу счастья или беды. Например, очевидно, что наилучшим

будет сочетание демократии и санара, а наихудшим — анархии и санара (т. е.

самоуправление без всяких правил). Все другие сочетания санара с формами

правления (самоуправление по определенным правилам) предпочтительнее,

чем сочетания других режимов правления с какими-либо формами правления.

Говоря другими словами, где самоуправление народа играет в политической

жизни государства заметную роль, там качество принимаемых политических

решений выше и вероятность политических ошибок меньше.

4. Есть сочетания форм и режимов, которые невозможны для

политической истории и, стало быть, недоступны для ГПИ. Например,

невозможно сочетание анархии с авторитаризмом или с тоталитаризмом, также

невозможна комбинация демократии с тоталитаризмом, очень сомнительно, что

возможно существование тирании с санаром. И других запретных точек,

пожалуй, нет.

3 ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

МИРОВАЯ ПРАКТИКА ФЕДЕРАЛИЗМА

Федерализм как явление международного значения возник с фактическим

обретением независимости крупнейшими английскими колониями — в XVIII —XIX

веках. До этого едва ли не единственным примером государственного

образования федеративного типа являлась Швейцария, где данная форма

государственного устройства была создана на базе конфедерации и обусловлена

действием целого ряда исключительных факторов, приведших к возникновению

уникальной для Европы полиэтнической общности. Примечательно, что

официальное название этого государства до сих пор звучит как Швейцарская

Конфедерация, хотя по существу оно стало федерацией еще в начале XIX века,

когда впервые в этой стране были созданы общегосударственные органы

управления.

За пределами Европы создание федераций происходило путем добровольной

консолидации бывших колоний с преимущественно однородным этническим

составом, что имело место, в частности, в США, Канаде и Австралии. При этом

было вполне естественным и объяснимым нежелание этих колоний при

образовании новых государств лишиться существенной части прав, полученных в

ходе борьбы за независимость. Поэтому федеративная форма государственного

устройства явилась для них практически единственно возможным способом

объединения. В рамках федераций была в целом сохранена сложившаяся к тому

времени законодательная система штатов и провинций и учтены исторические

особенности территориального управления. Федеративная форма правления была

принята ещё и потому, что колонии не могли позволить себе такую роскошь,

как объединительные войны в целях создания централизованных унитарных

государств. С другой стороны, в таких войнах просто не было необходимости

ввиду сильных центростремительных тенденций, возникших в период

противостояния метрополиям.

Как бы то ни было, образование федераций в Северной Америке и

Австралии носило ярко выраженный объединительный характер и явилось

наиболее адекватным способом реализации сложившихся предпосылок к слиянию

бывших колоний на обширных пространствах. Следует учитывать также, что

такие страны, как Австралия и Канада, в развитии своей государственности

прошли стадию доминиона, то есть формального признания британской

королевской власти, и поэтому их федерализм в определенной степени можно

рассматривать как составную часть наследия метрополии.

То же самое относится к Индии, Нигерии, Малайзии и некоторым другим

бывшим британским владениям, а также отчасти и к отдельным колониям Испании

и Португалии в Латинской Америке. Разумеется, фактор колониального прошлого

ни в коей мере нельзя считать основополагающим, однако он, несомненно,

сыграл некоторую роль в выборе этими странами формы государственного

устройства.

В Европе в конце XIX века образование федераций также было

обусловлено объединительными процессами. Наиболее яркий пример — Германия,

где введение данной формы правления явилось своего рода компромиссом между

бывшими самостоятельными государствами и вновь созданными органами

центральной власти. При этом уровень централизации властных полномочий в

этой стране изначально был очень высок, что способствовало быстрому

установлению монархии и существенному ограничению свобод земель и «вольных»

городов.

Большинство существующих ныне федераций было сформировано в период

после окончания Второй мировой войны и до завершения распада мировой

колониальной системы. В Европе в число воссозданных федеративных

государств, которые в 30 — 40-е годы фактически представляли собой

унитарные образования, вошли Федеративная Республика Германия и Австрия.

Новое государственное устройство указанных стран в существенной мере можно

рассматривать как устройство, принятое под давлением держав-победительниц.

Согласно новой конституции ФРГ, каждая из входивших в ее состав земель

признавалась самостоятельным государством. Статья 30 Основного Закона

Германии, в частности, гласит, что «осуществление государственных

полномочий и решение государственных задач являются делом земель, поскольку

настоящий Закон не устанавливает и не допускает другого регулирования»[39].

Не изменило данного положения и объединение Германии в 1990 году.

Территориальная организация бывшей ГДР, включавшая восемнадцать округов,

была преобразована в пять новых земель, которые были объединены принципом

новых федеративных земель. Границы новых административно - территориальных

единиц соответствуют старым, исторически сложившимся до 1945 года.

В последнее время в Европе наблюдается новый всплеск федерализма,

вызванный повышением экономической и политической самостоятельности

регионов в большинстве стран континента, и в особенности в рамках

Европейского Союза. Стремление к преобразованию унитарных государств в

федеративные затронуло крупнейшие европейские центры и сегодня уже

повсеместно воспринимается как объективный процесс.

В Италии, например, недавно была поставлена задача создания

«административного» федерализма, в результате чего предполагается

осуществить дальнейшую децентрализацию государственного управления. Этот

процесс должен затронуть как территориальную организацию государственной

администрации, так и бюджетные отношения между Центром и регионами. Цель

данной административной реформы заключается в том, чтобы применить принципы

частного сектора к работе государственных служб и тем самым повысить их

эффективность. Принятый в связи с этим рамочный закон передает региональным

и местным органам власти ряд полномочий, находившихся ранее в ведении

государства. К числу последних относятся, в частности, услуги в сфере

образования и здравоохранения, предоставление финансовых стимулов для

развития промышленного производства, городское строительство, вопросы

землепользования, общественные работы, защита окружающей среды и другие.

Указанные преобразования можно рассматривать в качестве важного шага по

трансформации унитарной системы государственного управления в федеративную.

В Соединенном Королевстве (которое у нас сплошь и рядом ошибочно

именуют Великобританией) нарастание центробежных тенденций проявляется в

попытках создания собственных законодательных органов власти в исторических

областях, в первую очередь в Шотландии. Это нововведение также будет, по

существу, означать образование нового европейского федеративного

государства с символической монархической властью, что, судя по всему, не

только не устранит сепаратистских тенденций, но может еще более усилить их.

Кроме того, отмена прямого правления Центра в Северной Ирландии может дать

дополнительный импульс к дальнейшему усилению федералистских веяний и в

недалекой перспективе — к пересмотру конституции страны.

В Бельгии поправка к конституции от 1993 года окончательно

зафиксировала новое государственно-правовое устройство страны: «Бельгия

является федеративным государством, состоящим из сообществ и регионов». При

этом была создана весьма сложная многоуровневая система управления: в

состав Бельгии вошли три сообщества (французское, фламандское и

германоязычное), три региона (Валлония, Фландрия и Брюссель) и четыре

лингвистических региона (франкоязычный, голландско (фламандско) язычный,

немецкоязычный и двуязычный столичный регион в Брюсселе). Более того,

многие представители общественных кругов этой страны (особенно во Фландрии)

настаивают на дальнейшем преобразовании государства в конфедерацию, что

означает весьма вероятное появление в ближайшем будущем на карте Европы

новых независимых государств.

Этот вывод сделан мной не случайно, так как в Европе и в мире в целом

наряду с созданием новых федераций идет процесс дробления уже существующих.

Свершившимися фактами стали распад Югославии и разделение Чехословакии,

прекратил свое существование Советский Союз, сохраняется высокая

вероятность выхода из состава Канадской федерации провинции Квебек, что, по

существу, приведет к исчезновению этого государства в качестве

экономического и политического фактора глобального значения.

Усиление федералистских тенденций представляет собой проявление более

обширного процесса — регионализации, которая заключается в повышении

экономической, политической и правовой самостоятельности территорий

(крупнейших административно-территориальных единиц), передачи в их ведение

значительной части полномочий центральной власти. В Европейском Союзе

регионы входящих в его состав стран получают представительство в органах

наднационального регулирования и приобретают возможность оказывать влияние

на политику Сообщества в целом. Термин «Европа регионов» уже достаточно

прочно вошел в лексикон официальных лиц и представителей академических

кругов не только в самой Европе, но и в России. Все большее распространение

получает точка зрения, согласно которой уже в недалекой перспективе

некоторые географические сегменты мирового сообщества необходимо будет

рассматривать как совокупность не государств, а регионов, составляющих эти

государства.

Конечно, трудно отрицать положительный эффект от введения единой

валюты, снижения тарифных и нетарифных торговых барьеров, от облегчения

свободы передвижения людей по территории Сообщества, от сближения

законодательных систем и от других уже осуществленных и намеченных к

осуществлению мер. Однако при всех позитивных достижениях налицо тенденция

к ослаблению органов государственной власти, к окончательному

разгосударствлению экономики и созданию новой, «ячеистой» структуры

общества, в котором каждая из ячеек независимо от других может быть

подвергнута прямому или косвенному воздействию извне.

Источником такого воздействия, согласно широко распространенной точке

зрения, принято считать Соединенные Штаты. Действительно, на общем фоне

ослабления связующих звеньев между регионами в рамках многих крупнейших

государств мира США продолжают выглядеть единым монолитом, демонстрирующим

положительные стороны федерализма. Основополагающим принципом американской

конституции, как известно, является территориальная целостность, а не права

человека, как в большинстве стран «либеральной» Европы и даже в России.

Любая деятельность, направленная на самоопределение отдельных штатов,

пресекается в корне (широкую известность получила, например, акция по

ликвидации горстки сепаратистов в штате Техас). К тому же в эту схему

хорошо вписывается идея однополярного мирового устройства, в котором

американской державе отводится главенствующая роль.

В государственном строе США и способе развития заложено много мин

замедленного действия, включая ярко выраженную этническую неоднородность,

многоконфессиональность, резкие различия между регионами в культурном и

социальном отношении и главным образом федерализм сам по себе. Эти мины при

определенных обстоятельствах могут быть достаточно быстро приведены в

действие, и тогда США окажутся приблизительно в таком же положении, в каком

в конце 1980-х годов предстал казавшийся доселе незыблемым Советский

Союз[40].

Тем не менее, как представляется, речь в данном случае должна идти не

столько о Соединенных Штатах как таковых и об «американском империализме»,

сколько о США как основном месте базирования международных финансовых

кругов, использующих в своих целях административный аппарат и военную мощь

этой страны. Разукрупнение общественных и политических структур в

глобальном масштабе обеспечивает для них если еще не сам контроль над

основным большинством стран мира, то возможность достижения такого контроля

в обозримом будущем. Так как центр тяжести мирового развития уже

переместился из производственно-экономической сферы в сферу финансовую,

основным препятствием для транснациональных финансовых групп остаются

институты власти национального уровня, то есть государства. Поэтому

всяческого поощрения удостаиваются усилия по их разделению и ослаблению, а

попыткам реальной консолидации оказывается активное сопротивление

(наглядный пример — заключение союзного договора между Россией и

Белоруссией).

В результате можно сделать вывод о том, что федерализм, возникший и

распространившийся как объективное явление, сегодня превратился в процесс,

в значительной мере контролируемый так называемым «мировым сообществом» и

международными финансовыми структурами.

Означает ли все вышеизложенное, что федерализм в современных условиях

в конечном итоге ведёт к развалу государственности в большинстве стран

мира? Избегая однозначно положительного ответа на этот вопрос, обратимся к

ситуации, которая сегодня сложилась в области федеративных отношений в

России, и к возможным последствиям происшедших сдвигов для политического и

экономического будущего нашей страны.

3.2 ФЕДЕРАЛИЗМ В РОССИИ

В числе многочисленных «мин замедленного действия», закопанных в

российской политической и идеологической почве, — постулат о неразрывной

связи между федерализмом и национальным государственным устройством. Может

сложиться впечатление, что эту точку зрения разделяют не только виднейшие

политические деятели, но и основная часть населения страны. Она характерна

также для ряда патриотических изданий, не говоря уже о либеральной прессе.

Так, показательно в этом отношении высказывание бывшего председателя Совета

Федерации Е. С. Строева в одном из его телевизионных интервью: «Развитие

федерализма в России является главной составляющей в деле укрепления

государства. С одной стороны, развитие федерализма означает всё большую

самостоятельность регионов, а с другой — даёт возможность объединяться на

благо России».

Даже в этом, на первый взгляд, корректном и безобидном утверждении

имеется серьезное противоречие. Первая его часть представляет собой

постулат, по сути дела, исключающий возможность рассматривать в качестве

главного фактора укрепления государственности какие-либо иные процессы,

кроме развития федерализма. Более того, как бы подразумевается, что таких

процессов вообще не существует и поэтому федерализм в России естествен, как

дневной свет.

В результате можно видеть, что вполне объяснимый реверанс в сторону

федерализма, исходящий от одного из первых лиц государства, может быть

истолкован и в обратном смысле, а именно — как стремление выдать желаемое

за действительное. И дело здесь не только в несовершенстве аргументации:

федерализм уже «автоматически» отождествляется с национальным развитием

России и рассматривается как очередная аксиома, не нуждающаяся в каких-либо

доказательствах.

Все эти рассуждения я привожу здесь для того, чтобы, во-первых,

показать необходимость осторожного отношения к идейным штампам «нового

поколения» и, во-вторых, заострить внимание на проблеме федерализма как

таковой.

Вопрос, как представляется, состоит не в том, хорош или плох

федерализм сам по себе, а в том, насколько он применим и оправдан в

современных условиях для крупнейших мировых держав, и для России в

особенности, и существуют ли другие пути развития национальной

государственности, которые могут быть использованы в будущем.

К настоящему времени в России сформировалась весьма своеобразная

система федеративных отношений (главным образом отношений между Центром и

регионами), которая по своей сути очень близка к государственному

устройству стран эпохи раннего феодализма. Российскому федерализму сейчас

присущи многие, если не все, отличительные черты данной формации, и, кроме

того, был приобретен ряд новых, усиливающих тенденцию к территориальному

дроблению. Наиболее показательным является принятие органами

представительной власти во многих регионах и последующая реализация

законов, противоречащих российской конституции. Количество таких законов

уже исчисляется сотнями, а сам процесс не только не вызывает активного

противодействия со стороны федеральных властей, но и нередко ими

стимулируется. В особенности это касается «прогрессивных» законов, прежде

всего закона о продаже земли, принятого, например, в Саратовской области и

Татарстане. Не вдаваясь в оценку плюсов и минусов данного закона, отмечу,

что он носит основополагающий характер для будущего социально-

экономического развития страны, и принятие его снизу тем более недопустимо,

так как оно коренным образом нарушает единство государственного

юридического пространства и усиливает неравенство в условиях

жизнедеятельности регионов.

Такое положение ещё более усиливает сходство нынешних субъектов

Федерации с ленными владениями, управление которыми, однако, не передается

тем или иным лицам, имеющим особые заслуги перед государством или даже лишь

заявляющим о личной преданности его интересам, а является призом в борьбе

за власть представителей центральной и региональных бюрократических

(зачастую полукриминальных) элит.

Фактически реализуется средневековое право вассалов чеканить

собственную монету, в качестве которой во многих регионах широко

используются разного рода платежные обязательства, векселя, купоны и другие

денежные суррогаты. Это, разумеется, никак не способствует укреплению

национальной валюты и одновременно служит весьма эффективным способом

уклонения от налогов.

В одном из своих телевизионных интервью бывший секретарь Совета

безопасности И. Рыбкин заявил о конституционном праве субъектов Федерации

иметь собственные вооруженные формирования. Вероятно, не вызовет особого

удивления признание нынешней властью за ними права вести локальные

междоусобные войны. Учитывая, что некоторые районы России являются объектом

не только международных, но и внутренних межрегиональных территориальных

споров, такой способ их разрешения не выглядит находящимся за пределами

реальности, тем более что его применение уже имело место (достаточно

вспомнить трагический осетино-ингушский конфликт, не говоря уже о событиях

в Чечне и вокруг нее). Это, пожалуй, станет последним главным атрибутом

феодализма, возвращаемого сегодня в Россию[41].

В то же время поступательное общественное развитие, в том числе в

сфере экономики, как известно, возможно лишь при достижении определенного

баланса между важнейшими компонентами данного общества, баланса, который

мог бы обеспечить динамическое равновесие в рамках той или иной страны на

достаточно продолжительный период времени. Отсутствие в России на

протяжении уже более десятка лет какого-либо развития вообще в значительной

(если не в определяющей) степени обусловлено именно усиливающимся

дисбалансом между основными общественными субъектами.

Вероятно, проблему федерализма необходимо рассматривать именно в

плане взаимоотношений между главными субъектами общества, вновь, но уже с

другой точки зрения выходя за пределы системы «Центр — регионы».

Под общественными субъектами в данном случае понимаются те составные

части общества, которые наделены правовыми полномочиями и способны сами по

себе воздействовать на процесс национального развития в материальной сфере.

По этому критерию могут быть выделены пять главных общественных субъектов:

государство;

региональные органы власти;

местные (районные и муниципальные) органы власти;

предприятие (компания);

личность (физические лица).

В этот перечень заведомо не включаются некоторые значимые социальные

величины: общественные организации (в том числе партии и профсоюзы),

религиозные институты, вооруженные силы и др. Их влияние на моральное и

духовное состояние общества может быть исключительно велико, но, обладая

существенными правами в юридической сфере, они практически (по крайней

мере, на сегодняшний день) не играют никакой роли в сфере экономической и

не могут оказать сколько-нибудь заметного прямого воздействия на

производство материальных благ, при этом лишь косвенным образом влияя на их

распределение.

Что же касается остальных «действующих лиц» в общественном

экономическом развитии, то баланс их интересов может быть достигнут за счет

соответствующего распределения между ними прав и обязанностей в

осуществлении хозяйственной, управленческой и иной деятельности. Иными

словами, столь афишировавшиеся еще недавно договоры о разграничении

полномочий между Центром и субъектами Федерации в идеале должны быть

распространены и на три остальных общественных субъекта. Разумеется, в

реальных условиях такого рода правовые соглашения вряд ли возможны, однако

вся совокупность юридических актов (включая государственную конституцию)

должна быть направлена на достижение некоего устойчивого полицентрического

эквилибриума.

В идеале правовые полномочия должны быть приблизительно поровну

распределены между общественными субъектами. Во многих развитых

государствах, в особенности унитарных, несмотря на некоторые «перекосы»,

можно наблюдать картину, близкую к оптимальной. Такое общество может быть

охарактеризовано как стабильное - сбалансированное. Его стабильность

определяется достаточным удельным весом правовых полномочий государственных

органов власти, а сбалансированность — тем, что ни один из общественных

субъектов не имеет доли полномочий, превышающей соответствующий показатель

для какого-либо другого субъекта в полтора раза[42].

В бывшем Советском Союзе на долю государства приходилось, по меньшей

мере, 70% суммарного объема правовых полномочий общественных субъектов[43].

Такой тип общества может быть назван стабильным - несбалансированным.

Стабильность советского общества по-прежнему определялась исключительно

высоким правовым потенциалом государства. В то же время

несбалансированность сама по себе является серьезным тормозом для

динамичного функционального развития, что в Советском Союзе на протяжении

длительного времени проявлялось достаточно очевидно и выражалось, как

известно, в низких темпах роста в последний период существования СССР, в

неэффективности экономики и нерациональности ее структуры и т. д.

Что мы можем наблюдать в этой области в России сегодня?

«Демократизация» общества и парад суверенитетов начала 90-х годов привели к

тому, что практически во всех российских национальных образованиях были

введены выборные посты президентов, приняты собственные конституции, многие

положения которых противоречат российской, а также множество законов,

направленных на укрепление экономической и политической самостоятельности

территорий, вплоть до провозглашения полной независимости (Чечня). В

«русских» краях и областях этот процесс протекал не столь интенсивно, но в

большинстве случаев привел к сходным последствиям. В результате сегодня

Россия превратилась в разнородный комплект регионов, характеризующийся

очень слабой степенью управляемости сверху. Такие положения конституций

некоторых субъектов Федерации, как, например, право предоставления

политического убежища гражданам иностранных государств (Татарстан) или

обязательное знание коренного языка для лиц, занимающих высокие

административные посты, хотя и встречают вполне понятное раздражение в

Центре, но вялые попытки привести эти законы в соответствие с

государственным Основным Законом (проще говоря, отменить их) в

действительности оказываются малоэффективными. Не выполняется главное

условие существования федерации — превалирование общегосударственных

законов над региональными. Вряд ли будет большой ошибкой утверждать, что

большинство регионов в своей общественно-политической и экономической жизни

сейчас руководствуется, прежде всего, собственными законами, вспоминая о

федеральных лишь в случае возникновения каких-либо разногласий с соседями.

Некоторые видимые успехи Центра в юридических столкновениях с субъектами

Федерации (отмена референдума в Ингушетии о создании независимой

прокуратуры; возобновление Калмыкией выплат в федеральный бюджет и

некоторые другие) были достигнуты не столько за счет законного

использования властных рычагов, сколько путем компромиссов (в том числе на

личностном уровне) с региональными лидерами. В итоге «демократизации»

системы государственного управления несбалансированное российское общество

практически утратило и компонент стабильности.

Как следствие сегодня в России мы наблюдаем тип общества, который

может быть определен как нестабильное - несбалансированное. По оценкам

А.Горохова, на данный момент на государство приходится около 25%

совокупного объема реальных правовых полномочий, в то время как доля

регионов достигла 45 - 50%. Удельный вес остальных общественных субъектов

(местных органов власти, предприятий и физических лиц) по-прежнему остается

на очень низком уровне (приблизительно по 8—10% у каждого). Государственная

правовая основа уже не выдерживает региональной нагрузки, и общество

находится на грани падения в «организационный штопор»[44].

Для придания российскому обществу стабильности иногда предлагается

изменить его основание, иными словами — рассматривать в качестве его

фундамента правовые полномочия не государства, а регионов. Фактически это

означает изменение государственного устройства с федеративного на

конфедеративное. Такой вариант развития событий в России в той или иной

форме неоднократно прогнозировался на страницах зарубежной печати и

считается сейчас весьма вероятным для будущего нашей страны.

Вместе с тем исторический опыт показывает, что в долговременном плане

конфедерация является нежизнеспособным образованием. Обычно вскоре после её

создания происходит либо ее преобразование в федерацию (что особенно

характерно для моноэтнических и сравнительно небольших по территории

государств), либо провозглашение полной независимости ее членов.

Для России переход к конфедерации явился бы благом лишь в одном —

единственном случае: если бы то же самое произошло во всех государствах

бывшего Советского Союза или, по крайней мере, в постсоветских странах,

непосредственно граничащих с РФ. Такая ситуация могла бы послужить основой

для добровольного последующего объединения регионов в новые государства, в

том числе на основе этнических, геополитических, экономических и иных

факторов, причем объединения безболезненного, практически исключающего в

своей основе политические и тем более военные конфликты. За счет этого

Россия могла бы вернуть многие исконно русские земли, «подаренные» в свое

время союзным республикам.

Однако в приграничных государствах СНГ, не говоря уже о балтийских

странах, сегодня не наблюдается ничего похожего. Более того, все наши

соседи более или менее чётко придерживаются линии на укрепление унитарной

составляющей в своем государственном устройстве. Такая процедура, например,

как выборы губернаторов, для большинства из них является непозволительной

роскошью, в том числе и с точки зрения территориальной целостности. Поэтому

сегодня конфедерация для России, скорее всего, будет означать вторую, и,

видимо, необратимую, стадию прогнозировавшегося территориального распада, в

том числе в существенной мере стимулируемого извне. В связи с этим

экстренно необходимым представляется поиск каких-либо иных способов

преодоления кризисной ситуации, сложившейся в системе российского

федерализма.

Часто приходится слышать, что нам необходимо учиться демократии и

федерализму. Важно понять, что у России нет времени на процесс такого

обучения. Если не произойдет радикальных сдвигов в механизмах развития

экономики и в системе государственного устройства, уже в ближайшие годы

страна может быть раздавлена экономически и ликвидирована как

геополитическое целое.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблема формы государства имеет не только теоретическое, но и

первостепенное практически - политическое значение. От того, как

организована и как реализуется государственная власть, определяющим образом

зависят эффективность государственного руководства, действенность

управления, престиж и стабильность правительства, состояние законности и

правопорядка в стране. Вот почему проблема формы государства имеет весьма

существенный политический аспект.

Своеобразие конкретной формы государства любого исторического периода

определяется, прежде всего, степенью зрелости общественной и

государственной жизни, задачами и целями, которые ставит перед собой

государство. Другими словами, категория формы государства непосредственно

зависит от его содержания и определяется им.

Форма государства в ходе исторического процесса развивается из его

признаков, первоначально выраженных в предпосылках государства. В ней,

прежде всего, воплощается связь населения в политическое целое, т.е. те

публично-властные отношения, которые позволяют рассматривать государство

как объединение индивидов, одномасштабное обществу, основанному на обмене

товарами и деятельностью. В форме государства воплощается природа и

организация публичной власти — системы учреждений, управляющих делами

общества.

Сказанное выше объясняет, почему теорию и историю форм государства

нельзя рассматривать и изучать отдельно. Теория отвечает на вопрос, как

организована власть в государстве, какими органами она представлена, каков

порядок образования этих органов, сколь длителен период их полномочий,

наконец, какими методами при этом происходит осуществление государственной

власти. История же объясняет, какая из известных форм государства наилучшим

образом подходит данному народу в данное время.

В своей работе я постарался уделить внимание и теории, и истории,

поскольку только на стыке наук мы можем воссоздать по-настоящему глубокую и

подробную картину общественно - политических и исторических метаморфоз.

История государственности открывает перед нами невероятное разнообразие

реально существовавших и существующих ныне политических институтов. Лишь

подходя к этому вопросу с позиций теории государства и её методов, мы

сможем выделить и обобщить закономерности изменений как эволюционного, так

и революционного характера, происходивших в мировой истории

государственности. Только делая осознанный выбор, мы можем уберечь себя от

внутригосударственных и международных конфликтов и кризисов, только

опираясь на многовековую историю политического развития человечества, мы

сможем сократить риск неконтролируемых и необратимых изменений в самой

структуре государства и общества.

В начале этой работы я ставил перед собой ряд теоретических задач, и в

заключении мне хотелось бы выделить и подытожить узловые моменты

проведённого мною исследования.

1. Представив эволюцию политических режимов с древности до наших дней

и выявив закономерности перехода посттоталитарного общества к

демократическому, я постарался приложить логику исторического развития к

нынешней ситуации в России, всё ещё находящейся в процессе авторитарных

трансформаций и наметил возможные пути развития политической ситуации в

нашей стране, опираясь на противоречия и реалии постсоветского периода.

2. Раскрыв основные условия и предпосылки появления тоталитаризма,

исследовав узловые сходства и различия конкретных тоталитарных режимов,

существовавших в XX веке, я сделал ряд выводов, изложенных выше и имеющих,

на мой взгляд, немаловажное значение для предупреждения и ликвидации угрозы

тоталитаризма сегодня и завтра, что по-прежнему остаётся, как показывает

политическая реальность, одной из главных проблем, стоящих перед

человечеством.

3. Исследовав эволюционные и революционные изменения в форме

правления, обращая при этом особенное внимание на различия в правовом

статусе главы государства (президента), я отметил некоторые закономерности,

позволяющие лучше понять суть изменений, происходящих в современных

государствах, а также осмыслить процессы трансформаций не только как смену

политического строя, но и как попытку синтеза различных моделей и идей,

обращение к уже имеющимся аналогам и поиск новых институциональных

механизмов.

4. Исследовав политическую историю России, Китая, Германии, Японии и

США в XX веке и построив графики политической истории этих государств, я

вывел из их сравнения основные закономерности соотношения политических

режимов и форм правления, реально существовавших там за последние сто лет,

что, на мой взгляд, само по себе представляет несомненный теоретический

интерес.

5. Исследовав изменения в форме территориально-государственного

устройства, происходившие как естественным, так и насильственным путём, я

выделил важнейшие закономерности и вероятные пути развития федерализма в

нашей стране и в мире, поскольку, на мой взгляд, это один из ключевых

вопросов, стоящих перед Россией и целым рядом восточноевропейских и

азиатских государств. От его решения зависит внутриполитическая

стабильность не только отдельных стран, но и целых регионов, а,

следовательно – и всего мирового сообщества.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Конституция Российской Федерации. М.: Новая волна. 1996. 64 С.

2. Алексеев С.С. Теория права. М.: Бек. 1994. 348 С.

3. Баталов Э.Я. Топология политических отношений. // Полис. 1995. №2.

– С. 8 - 21.

4. Бжезинский З., Хантон С. Политическая власть: США и СССР. М.:

Госюриздат. 1964. 380 С.

5. Васович В.К. Переход к демократии в посткоммунистических странах. //

Вестник МУ. Сер. 18. 1998. №6. – С. 19 – 48.

6. Внук В.К. Влияние распада биполярного мира на кризис региональных

политических систем. // Вестник МУ. Сер. 12. 2001. №2. – С. 42 – 53.

7. Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995. 206 С.

8. Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации: наброски к

теории. // Общественные науки и современность. 2001. №1. – С. 55 – 69.

9. Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива. //

Москва. 2000. №4. – С. 146 – 163.

10. Дегтярёв А.А. Политическая власть как регулятивный механизм социального

общения. // Полис. 1996. – С. 108 – 121.

11. Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000. 448

С.

12. Зернов И.Н. Монархия как высшая стадия демократии. // Москва. 2002. №9.

– С. 169 – 177.

13. Златопольский Д.Л. Очерк о новых конституциях в странах Восточной

Европы Азии. М.: Юрист. 1996. 96 С.

14. Зубов А.Б. Унитаризм или федерализм: к вопросу о будущей организации

государственного пространства России. // Полис. 2000. №5. – С.32 – 54.

15. Зубов А.Б. Харизма власти: от современности к древности. // Восток.

1995. – С. 80 – 99.

16. Каменская Г.В. Больше федерализма – больше демократии. // Вестник МУ.

Сер. 12. 1997. №4. – С. 71 – 85.

17. Касымбеков М.Б. Особенности института президентства в странах второго и

третьего эшелонов модернизации. // Социально – гуманитарные знания.

2002. №3. – С. 247 – 257.

18. Качоха В. Проблема общего блага в современной демократии. // Вопросы

философии. 2000. №9. – С. 57 – 64.

19. Керимов Д.А. Философские проблемы государства и права. М: Госюриздат.

1984. 448 С.

20. Краснов Б.А. Теория власти и властных отношений. // Социально -

политический журнал. 1994. №3. – С. 83 – 105.

21. Кудрявцев Ю.А. Политические режимы: критерии классификации и основные

виды. // Известия ВУЗов. Правоведение. 2002. №1. – С. 195 – 205.

22. Кынев А.В. Институт президентства в странах Центральной и Восточной

Европы. // Полис. 2002. №2. – С. 126 – 137.

23. Латынов Р.А. Постсоветская Россия и опыт авторитарных демократий. //

Полис. 2000. №4. – С. 169 – 185.

24. Николайчук И.М., Терехов В.Ф. Демократия в стиле «non stop». // Новая

Россия. 1998. №1. – С. 76 – 84.

25. Орлов А.Г.. Президентские республики в Латинской Америке. М.: Юрист.

1995. 72 С.

26. Парамонов Б.И. Низкие истины демократии: демократия и власть. //

Звезда. 1995. №4. – С. 142 – 154.

27. Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис. 1995. №2. – С. 147 –

155.

28. Ромашов Р. А., Сальников М. В. Авторитарный политический режим: попытка

объективной оценки. // Демократия и тоталитаризм: проблемы

противостояния. М.: Юридическая литература. 1998. 104 С.

29. Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской

государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. – С. 44 – 65.

30. Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. //

Социально – политический журнал. 1998. №1. – С. 112 – 121.

31. Сахаров Н.А.. Институт президентства в современном мире. М.:

Юридическая литература. 1994. 192 С.

32. Силин А.А. Философия и психология власти. // Свободная мысль. 1995.

№12. – С. 3 – 14.

33. Симония Н.А. О роли государства в общественном развитии. Запад vs

незападные модели. // Общество и экономика. 2000. №3/4. – С. 4 – 17.

34. Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. 304 С.

35. Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. – С.

117 – 123.

36. Хропанюк В.Н. Теория государства и права. М.:ИПП «Отечество». 1993. 344

С.

37. Шестопал А.В. Из мирового опыта федерализма: федерализм по-американски.

// Общественные науки и современность. 1994. №1. – С. 45

– 70.

38. Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная

сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. 360 С.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение А

[pic]

Приложение Б

[pic]

[pic]

Приложение В

[pic]

[pic]

-----------------------

[1] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С. 51.

[2] Керимов Д.А. Философские проблемы государства и права. М: Госюриздат.

1984.

[3] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995.

[4] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С.

49.

[5] Алексеев С.С. Теория права. М.: Бек. 1994. С. 108.

[6] Там же. С. 109.

[7] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С.

50.

[8] Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. //

Социально – политический журнал. 1998. №1. С. 114.

[9] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С.

55.

[10] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С.

56.

[11] Бжезинский З., Хантон С. Политическая власть: США и СССР. М.:

Госюриздат. 1964. С. 278.

[12] Краснов Б.А. Теория власти и властных отношений. // Социально -

политический журнал. 1994. №3. С. 103.

[13] Каменская Г.В. Больше федерализма – больше демократии. // Вестник

МУ. Сер. 12. 1997. №4. С. 71.

[14] Спиридонов Л.И. Теория государства и права: Учебник. СПб. 1995. С.

64.

[15] Гельман В.Я. Постсоветские политические трансформации: наброски к

теории. // Общественные науки и современность. 2001. №1. С. 58.

[16] Симония Н.А. О роли государства в общественном развитии. Запад vs

незападные модели. // Общество и экономика. 2000. №3/4. С. 16.

[17] Васович В.К. Переход к демократии в посткоммунистических странах. //

Вестник МУ. Сер. 18. 1998. №6. С. 20.

[18] Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. С.

117.

[19] Фадеев Д.А. От авторитаризма к демократии. // Полис. 1992. №1/2. С.

119.

[20] Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис, 1995. №2. С. 152.

[21] Силин А.А. Философия и психология власти. // Свободная мысль. 1995.

№12. С. 10.

[22] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная

сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 87.

[23] Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000.

С. 331.

[24] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная

сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 259.

[25] Сахаров Н.А.. Институт президентства в современном мире. М.:

Юридическая литература. 1994. С. 10.

[26] Шугарт М.С., Кэри Дж. М. Президентские системы. Современная

сравнительная политология. М.: Юрист. 1997. С. 255.

[27] Дюверже М. Политические партии. М.: Юридическая литература. 2000. С.

107.

[28] Златопольский Д.Л. Очерк о новых конституциях в странах Восточной

Европы Азии. М.: Юрист. 1996. С. 90.

[29] Кынев А.В. Институт президентства в странах Центральной и Восточной

Европы. // Полис. 2002. №2. С. 136.

[30] Орлов А.Г.. Президентские республики в Латинской Америке. М.:

Юридическая литература. 1995. С. 63.

[31] Конституция Российской Федерации. М.: Новая волна. 1996. С. 46-49.

.

[32] Касымбеков М.Б. Особенности института президентства в странах второго

и третьего эшелонов модернизации. // Социально – гуманитарные знания. 2002.

№3. С. 252.

[33] Дегтярёв А.А. Политическая власть как регулятивный механизм

социального общения. // Полис. 1996. С. 118.

[34] Зернов И.Н. Монархия как высшая стадия демократии. // Москва. 2002.

№9. С. 170.

[35] Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия. 1995. С. 15.

[36] Рассоха И.Н. Тезисы о тоталитаризме. // Полис. 1995. №2. С. 148.

[37] Парамонов Б.И. Низкие истины демократии: демократия и власть. //

Звезда. 1995. №4. С. 144.

[38] Сафонов В.Н. Соотношение форм правления и режимов правления. //

Социально – политический журнал. 1998. №1. С. 117.

[39] Зубов А.Б. Унитаризм или федерализм: к вопросу о будущей организации

государственного пространства России. // Полис. 2000. №5. С.37.

[40] Шестопал А.В. Из мирового опыта федерализма: федерализм по-

американски. // Общественные науки и современность. 1994. №1. С. 63.

[41] Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской

государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. С. 61.

[42] Рязанцев В.В., Одинцов А.М. Федеративные проблемы российской

государственности. // Вестник МУ. Сер. 18. 2001. №1. С. 48.

[43] Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива.

// Москва, 2000. №4. С. 161.

[44] Горохов А. Российский федерализм: кризис и возможная альтернатива. //

Москва. 2000. №4. С. 162.

Страницы: 1, 2, 3, 4